ENG
menu close-menu
Псiхалогiя

“Зависимость — это симптом всех процессов, что происходят в обществе…”

Залежнасць у эміграцыі
expand_more

Жэня жыве ў Літве і не можа вярнуцца ў Беларусь праз рэпрэсіі. Але міграцыя – не адзінае, што змяніла яе жыццё.  “Не сёння, не ўчора, не заўтра” паразмаўляліі з Жэняй пра алка-нарказалежнасць, сорам, страх і нянавісць у Вільнюсе.

Жэня, 24 года

*імя зменена 

“На опиатах я становилась нормальной…”

Думаю, я всегда была зависима, еще до миграции. Не знаю, правда, что в РБ мешало пуститься во все тяжкие – но уж точно не репрессивные антинаркотические законы. Возможно, внутренний стержень, амбиции, мечты пока еще сдерживали. Я не помню – да и какая разница.

Начиналось “всё как у всех”:  алкоголь и марихуана. С той лишь разницей, что еще на школьных вечеринках я, как правило, “улетала” (и блевала) дальше всех. Помню, уже в во время учебы в первом университете периодически образовывались какие-то психоделики или спиды, пробовала и трамадол, но это было очень редко. Казалось, всё под контролем: престижный ВУЗ, творчество, перспективы, друзья. 

Но паскудный червячок – сейчас я называю его Обжора – подтачивал уже тогда. Были предпосылки к зависимости, кажется, это называется преморбид (предшествующее и способствующее развитию болезни состояние – ред). Кстати, я с 13 лет страдаю тяжелым РПП. Позже мне объяснили, что зависимость от ПАВ часто присоединяется к расстройству пищевого поведения. 

Словом, зависимость нехимическую от химической разделяло расстояние длиной всего в один спусковой крючок. Для меня им стала  миграция, где я окончательно сдалась перед веществами.

“Зависимость не приходит на пустую почву…”

Говорят, беларусы быстро начинают злоупотреблять наркотиками за пределами синеокой: мол, все доступно, на 8 лет за грамм травки не уедешь. Тем не менее я лично знаю много беларусов, кто либо не употребляет вообще, либо практикует то, что называется “контролируемым употреблением” и ограничивается одним пивом в баре раз в неделю (и после этого домой, а не в запой) – словом, у них нет зависимости. Это опять же о том, что такая проблема не приходит на пустую биологическую/психологическую почву.

Кстати, про 8 лет за грамм. В Литве есть тенденция на ухудшение ситуации с наркополитикой. Бывает, ребята в штатском залетают на рейв и вяжут людей с одним грибочком – почти как дома, правда? Сроки, кстати, тоже почти как дома.

Короче говоря, с быстрых наркотиков я перешла на опиоиды (всегда больше любила аптеку) и опиаты. Это была любовь с первого взгляда: они сделали меня нормальной – так мне казалось. По жизни я человек крайне тревожный, суетливый, замкнутый – опиоиды оказались здесь недостающей деталью в пазле. Конечно, я продолжала мешать всё подряд, как это водится у наркозависимых: алкоголь, спиды, противосудорожные, бензодиазепины – но весь этот коктейль в итоге затыкался опиоидами. Любое другое вещество, даже трава и алкоголь, в какой-то момент стали одинаково сводить с ума: галлюцинации, поиск невидимых вещей, паранойя, потерянность. И только опиоиды успокаивали, даже “трезвили”, я становилась собранной, делала дела, легко общалась.

Фота з асабістага архіву Жэні

“Мои близкие посчитали алкоголь меньшим злом…”

Но как там было у Шульгина про героин? “Я не испугался зависимости, не испугался ломок. Единственное, чего я испугался, —  это того, что вещи перестают иметь свое значение”. Так и есть. Всё теряет значение, исчезает. Вернее, мир-то существует, и в этом состоянии даже можно кого-то любить, интересоваться вещами, делать дела (первое время) – но это уже не важно, не ценно. 

Так и продолжалось моё полинаркотическое пике. И даже когда появились воровство, ломбард, секс за дорогу и прочие непохожие на меня поступки, казалось, всё под контролем: учёба, работа по специальности.

Мне повезло слезть на начальной стадии системы. Буквально с неба упал человек (ему нужен прижизненный памятник), который поверил в меня и за шкирку вытащил из употребления. Но я забухала – естественно, мои близкие посчитали это меньшим злом – и подсела на психоделики. Последними я не расширяла сознание, а упарывалась. Как и всем остальным. 

“Когда ты торчишь и бухаешь — это как еще три дополнительных ставки работы…”

Из-за злоупотребления я пару раз теряла работу. Зависимый человек зависим во всём: он такой же алкоголик, как и трудоголик, просто приоритеты меняются. В моём анамнезе есть и периоды трудоголизма: я работала по шесть дней и просила еще седьмой… Как-то случился очередной загул. На тот момент кредитов на доверие уже не осталось – хотя на месте редактора я бы уволила себя сразу, но мне всегда давали “самый последний” шанс. 

Тогда мне сказали, что я могу талантливо писать, но проблема в том, что я… не пишу. Когда ты торчишь и бухаешь – это как еще три дополнительных ставки работы. Выходит, тогда я работала на “пяти ставках” – выгорела, так сказать. В это же время я оставила учебу. Сил хватало только на уборку и отношения.

После увольнения я устроилась работать официанткой в одном известном районе Вильнюса. Влилась в местное комьюнити, ко мне хорошо относились, даже любили. Но я умудрилась и там накосячить: алкоголь. Меня почти уволили, но дали шанс. И я оправдала доверие.

Мозгов хватало только на физическую работу. В то время я часто думала: вот я такая умная, творческая, журналистка… Что я, черт возьми, тут делаю? И в то же время: а что более правильно? Может так и должно быть. Одно из свойств зависимого человека – он, гиперчувствительный и нежный (звучит парадоксально, но всё же), вечно время думает и рефлексирует. А потом прибегает к веществам, чтобы заткнуть этот поток чувств – замкнутый круг.

“Зависимость болезнь общества…”

Сначала я думала, что зависимость – это болезнь, болезнь общества. Считала глупыми обывалами тех, кто называл проблему “обыкновенной распущенностью”. Так и снимала ответственность.

На самом деле, наркомания и алкоголизм — это биопсихосоциальная проблема. Человек, предрасположенный к зависимости, изначально уязвимый и слабый. Вызовы, с которыми условно “обычные” люди сталкиваются каждый день, зависимому даются сложнее.  Конечно, нельзя обобщать, у каждого по-разному, но это то, с чем я столкнулась на личном опыте.

Моя зависимость – это когда рушатся мечты. Я могла бы построить альтернативный мир, серьезно заняться музыкой, кино, построить карьеру журналиста, но я торчу, бухаю — о чём вообще можно говорить? А ещё этот классический нарко-алконигилизм, “всё ерунда и ничего изменить невозможно, все дураки”. В итоге я, боюсь, навсегда перешла в разряд подающих надежды талантов и “тусующихся около”.

Было много увлечений, талантов, пытливый ум, феноменальная память, но я это потеряла. Есть такой термин в кино – “русский финал”. Вот это про зависимость.

Фота з асабістага архіву Жэні

“Я стала оболочкой человека, которого когда-то любили…”

У наркоманов и алкоголиков есть одно пренеприятное свойство: они врут. В том числе и потому, что приходится скрывать своё употребление, особенно, если дело касается наркотиков. Зависимость от алкоголя у нас более-менее легализованная, расстройство пищевых поведений – тоже, а вот наркомания нет.

И чем больше тебя любят, тем больше учишься притворяться. Есть такая злая, нетолерантная шутка: “когда наркоман пи**дит? – когда открывает рот”. На самом деле порой просто не хочется расстраивать любящих людей, а правду они принять не могут. Хотя допускаю, что это такой парадоксальный способ защищать, подкармливать свою зависимость, чтобы никто – о ужас – не дай бог, лечиться не повез. Так ведь можно и выздоравливать начать!

Не думаю, что причина в нехватке любви и принятия. Я люблю и меня любят, вокруг много хороших людей, прекрасная принимающая семья. У меня было замечательное детство. И даже это не влияет на желание уйти от всего, не оставляя следов. Проблема в том, что следы-то остаются: на тех, кто поверил, кто хотел быть рядом. Да и я не холодный чурбан, тоже чувствую… Любовь, обиду, стыд (его – особенно). Вот только  на мое поведение это никак не влияет, в отличие от условных “нейроотличников”. И тогда всё преващается в токсичный стыд, “так стыдно, что уже не стыдно”. И зависимость нашёптывает: “Откажись от всех, откажись от всего, пойдём лечиться!”

Кажется, я стала оболочкой человека, которого когда-то любили. Но приняла поражение и продолжила жить, как есть, с той, кем остаюсь.

“Мой собственный голос хвалил Лукашенко…”

Сейчас есть только алкоголь — и это самый страшный наркотик из всех мне известных. Состояние опьянения давно уже не нравится.  Если выпиваю, то в одиночестве, скрываюсь. Мне достаточно глотка, чтобы потеряться и опьянеть, дальше – туман, потерянность и тревога. А значит, надо выпить ещё, надо заглушить – вот так и пью, пока не станет лучше (“рюмка – слишком много, сто – слишком мало”). Спойлер: лучше не становится. Тревога сменяется неадекватом и агрессией –  а там и делирий не за горами.  Почему  же я пью? Каждый алкоголик вам скажет, что ненавидит бухать, но это ему не помешает через 15 минут стрельнуть у вас же евро на пиво. Вот и у меня так: кажется, будто это убирает тревогу, помогает заснуть и отодвигает во времени делирий (нет). 

У меня, можно сказать, разряд по абстиненции: от медленного, быстрого, глючного, но алкогольная – самая страшная. Однажды полночи казалось, что под кроватью спрятан пленочный магнитофон, он заедал, воспроизводя одно и то же бессвязное предложение.

Мой собственный голос восхвалял Лукашенко. Полный пиз***ец: вот так у пишущих на антиправительственные темы журналистов плавится матрица. И это происходит почти регулярно: религиозные грёзы (но совсем не опиатные), чертики, музыка, сонный паралич, тактильные галлюцинации, голоса. В последнем случае это просто набор букв, но явно же с каким-то месседжем?

Возможно, виноват микс с противосудорожными. И не стоит забывать, что раньше мой день, как правило, одним веществом не ограничивался: всё вперемешку, приправленное противосудорожными и алкоголем.

У меня были передозировки, в том числе от опиатов, были грёзы, какие-то видения. Однажды в мозгу что-то поломалось. Там поселилось много людей, которых я не знаю. Они приходят во сне, в галлюцинациях, кажется, я знаю их всю жизнь. И теперь они всегда сопровождают меня. Нет, это не религиозное переживание, я просто сильно поплавилась. 

Фота з асабістага архіву Жэні

“Стремлюсь от людей держаться подальше…”

Есть люди, которым нужна реабилитация, а есть те, кому она вряд ли поможет, как мне. Думаю, это связано с желанием быть с людьми. Кто хочет – возвращается. Через религию, спорт, ЗОЖ, секс, но возвращаются. Есть же те, кто не так уж хочет вернуться в общество. Вот и я говорю всем, что хочу обратно, но на самом деле пока созрела.

Я видела положительные примеры возвращения. Люди собираются с силами, делают дела. Еще можно влюбиться. Но надолго ли тебя хватит? Для меня зависимость –  это отчуждение, “быть не здесь” на базовом уровне. Но у всех по-разному. Я вот стремлюсь от людей держаться подальше. Но когда употребляю (не алкоголь!), мне кажется, что границы стираются, я общаюсь, добрею. На деле же употребление только укрепляет границы.

“Наркополитикой пусть занимаются хипстеры, которые могут употребить один раз на выходных…”

Важно помнить, что зависимость – это навсегда. Мечта любого наркомана или алкоголика – выпить бутылочку пива, снюхать дорожку, и все на этом. Ан нет, в реальности рюмочка превращается в запой или марафон.

И тогда уже не важно, что за вещество, моё оно, чужое… Я срываюсь, вру, ворую. Часто алкоголь способствует желанию употребить: сколько синяков было у моих товарищей, когда они пытались сдержать мой “душевный порыв.”

Наркополитикой пусть занимаются хипстеры, которые могут употребить один раз на выходных и пойти по делам.  А зависимые пусть занимаются выздоровлением. 

Я иногда наивно думаю, будто все всё поняли про зависимость. Или не все, но “хотя бы в этой среде” просветительская миссия выполнена, начитанные и понимающие люди поддерживают друг друга в медиапространстве, все постепенно вместе подзавязывают не только с употреблением, но и с постмодерновым гонзо, со всей силы вырастая в траги-ироничных романтиков, пока не узнала (против своей воли) о существовании наркоблогов новой школы. Сколько людей их ведёт? Если раньше это была просветительная тема, то сейчас это пиз***ец. 

Зумерский момент: вместо вдумчивых дневников – трэш контент, фотки вмазок, реклама магазинов (на смену опиатам – соль). И чем дольше стаж, тем унылей блог. Ведь что может быть скучнее жизни наркомана, будь он хоть трижды интеллектуал? Та же рутина, что и дом-работа-дом. Видимо, подобный контент создаётся для пассивных наркоманов, для тех, кто хочет употреблять, но боится, эдакое наркопорно.

Вот почему нужна наркополитика и наркопросвещение: условно «нейротипичный» человек, ни разу не сталкивавшийся с проблемой (а здесь, кстати, спорный момент: работающие с зависимостями психиатры и психологи утверждают, что в каждой семье есть если не зависимый, то человек с психическим расстройством, инвалидностью – подобные спорные темы так или иначе затрагивают каждого),  знал о существовании таких людей, не стигматизировал, не навешивал ярлыков. Ведь есть же фемповестка, ЛГБТК+ – повестка, политический активизм? Люди, у которых иначе, всегда были и будут рядом, и никто от этого иначе не застрахован. Новые возможности СМИ, новые форматы взаимодействия с аудиторией, конечно, не лечат зависимость, но помогают таким людям стать видимыми.

Помимо этой очевидной миссии, мне бы хотелось, чтобы каждый подросток, втыкающий в тикток очередного понтующегося мамкиного солевого, видел изнанку. Хочу, чтобы он знал, что абстинентный синдром, кровь в моче, язвы во рту, флегмона, трехнедельная диарея – это ни**я не романтично!

Фота з асабістага архіву Жэні

“Прошел год, как вдруг началась дичайшая тяга…”

Сейчас я не употребляю никаких наркотиков, кроме алкоголя, не курю,  мне просто неинтересно. Единственное, с чем Обжора может подвести – опиаты.  Кстати, это довольно коварная штука — думать, что больше не захочется.

Прошел год, я уже и забыла, что такое игла, как вдруг проснулся Обжора. Это была полная подстава: тяга такой силы меня мучила разве что в первую неделю бросания. Мне хватило ума позвонить всем близким. Ко мне приехал друг, чтобы побыть рядом (и физически препятствовать побегу, если вдруг). Я свернулась калачиком на кровати и два дня ревела в подушку, пока не отпустило. Мне грустно думать, что Оно может вернуться в любой момент, даже спустя 15 лет ремиссии (слышала о таком).

Сейчас я воюю с алкоголем. Желание протрезветь существует параллельно с желанием валяться пьяной в сугробе, но только в первом случае я смогу сделать что-то крутое. Звучит как классическая далекая и вряд ли осуществимая “мечта наркомана”, но я бы хотела профессионально изучать тему зависимости (на этот раз в качестве специалиста, а не зависимого) и найти лекарство. К сожалению, подавляющее большинство врачей знают о зависимости только из книжек и практики. Вот бы изобрести обезболивающее от этого, ведь все мы болеем этой х***ней – но почему-то кто-то выходит ремиссию, а кто-то продолжает употреблять. Хочу сделать что-то для последних. Ведь есть люди талантливые, образованные – и им не помогают ни действительно компетентные врачи, ни дорогостоящие рехабы, ни программы, ничего. И чтобы к этой цели приблизиться, нужно, конечно, протрезветь. 

P.S. На момант публікацыі матэрыялу Жэня чыстая, не ўжывае ніякіх наркотыкаў (у тым ліку алкаголь), чаго ўсім і жадае. 

Артыкул створаны ў рамках стыпендыяльнай праграмы Free Belarus Center