Эміграція
Андрэй і Саша — анархісты, веганы і былыя камунары, якія спачатку збеглі з Расіі ў Сербію, а пасля — яшчэ далей, у пошуках хоць якой свабоды. У гэтым размове яны ўспамінаюць, як жылі ў піцерскай камуналцы з пятнаццаццю людзьмі і адной вар’яцкай бабкай, як да іх прыходзілі «эшнікі» і чаму палітычны прытулак у Сербіі аказаўся не выратаваннем, а пасткай без ежы, грошай і медыцынскай дапамогі. Гэта не гісторыя поспеху. Гэта гісторыя ўпартасці — і жадання не здохнуць пад дзяржаўным катком.
Веган-джихад, эшники и протесты
NTD: Расскажите немного о себе. Откуда вы, чем занимались до эмиграции?
Андрей: До эмиграции я катался автостопом, занимался бодимодификациями в России. В Питере, в Москве, в Калуге, в разных городах. Автостопом любил кататься по всей России. Участвовал в разных акциях, в разных движухах, на концерты ходил. В группе играли с ребятами.
Саша: У меня с этим проблемы. Училась много, ходила на курсы. Сначала на дизайнера рекламы, потом на художника-мультипликатора. Училась раскадровке, училась мультипликации и подобным штукам. Потом я бросила это всё нахуй. Начала жить в коммуне, уехала автостопом. Как только познакомилась с Андреем.
NTD: А у тебя в телеграме есть какой-то типа веган-джихад паблик? Можно по нему немножко рассказать?
Саша: Изначально он задумывался как некий активистский проект. Потом он, ну, скорее, перетёк в какой-то личный блог о моих интересах, о моём пути, наверное, о миграции в целом, о моих мыслях. О веганстве, феминизме, анархизме и прочих идеологиях, которые мне близки.
NTD: А ты жила в коммуне. Что это была за коммуна?
Саша: Это была коммуна «Могильный Платон» в Москве. Это веганская анархокоммуна, которую я с ребятами организовала. Там жило от 8 до 11 человек в разное время.
NTD: А вы занимались активностью или это был просто какой-то хаус-проект?
Саша: Мы занимались активностью. Мы организовывали мероприятия внутри коммуны — были дискуссионные клубы, были какие-то развлекательные мероприятия.
NTD: Андрей, вопрос к тебе. Когда ты ходил на протесты, ты топил за Навального, или это был какой-то другой, осознанный твой выбор, типа сопротивление российскому режиму?
Андрей: Нет, вообще за Навального не топил никогда. Мне нравилось смотреть его видосы, потому что они хорошо сняты в целом. В натуре, съёмка с этих дронов, рассказы о том, как живут чинуши какие-нибудь или достаточно публичные политические личности — это объективно просто очень интересно. Конечно, я смотрел его видосы.
На протест я пошёл просто потому, что мне, естественно, не нравится режим ни хуя абсолютно. Мне интересно было вообще посмотреть, как всё это происходит. Мне тогда было 16 лет, я пошёл на протест. Меня заинтересовала вся эта тема. Мне не нравилась политика России прошлая и нынешняя — и не нравится до сих пор, потому что нихуя в положительную сторону, по крайней мере, не поменялось с того момента.
NTD: Россия довольно авторитарная страна. Насколько вообще было безопасно посещать протесты и вести активистскую деятельность? Были у вас какие-то инциденты с властями?
Андрей: Да, вообще сто процентов. Началось всё это лет с 18, наверное. Как совершеннолетие меня ебнуло — так сразу всё и началось. В 16 лет, после митинга за Навального — это был 2020-й год, или 2021-й, или даже 2019-й, честно, не помню. Не суть.
У меня к корешу тогда пришёл штраф на 30 тысяч рублей за участие в митинге. Его просто там закрепили и увезли. А я вовремя съебался, поэтому меня не взяли.
А в 18 лет ко мне первый раз пришли эшники — искали меня. Я тогда жил на коммуне с ребятами. У нас была коммуна в центре Питера.
По сути, это была коммуналка из двух комнат: в одной комнате жила ебанутая сумасшедшая бабка, а во второй, блядь, 15 человек. И когда пришли эшники — ребята уже подразъехались кто куда. Для кого-то это место было просто, чтобы встать на ноги: кто-то приехал из Красноярска, кто-то из Томска, кто-то из Екатеринбурга. Мы все жили в одной комнате, метров 15 квадратных, спали штабелями.
Понятно, что места мало, и особо никого это, блядь, не устраивало. Поэтому, когда пришли эшники, повезло, что там вообще человек 4 находилось. И меня там тоже не было.
Они перевернули всю хату, ребят допрашивали, где я. Сначала сказали, что с военкомата, потом начали угрожать, что найдут наркотики, и вся вот эта муть. Искали хоть какую-то инфу обо мне, но не нашли.
NTD: А с чем вообще это было связано, как думаешь?
Андрей: Это было зимой, ближе к весне. Тогда всех крепили — у меня знакомых крутили, тащили. А так как я с ними общался, и был в теме, то, конечно, у них я тоже вызывал интерес. Плюс, они меня лично не знали — а в движухе практически каждый хоть раз был на допросе у эшника. А я не был. Может, хотели познакомиться. Может, хотели узнать что-то про моих товарищей. Они очень хотели их посадить. По итогу одного посадили. А эшникам просто нужна информация. Чем больше людей, чем больше инфы, тем больше шанс, что кого-то упакуют надолго.
Саша: Особо прецедентов не было, если не считать того, что часто говорили, что на меня есть ориентировка. У меня достаточно запоминающаяся внешность, и я сомневаюсь, что это было связано исключительно с политической деятельностью. Но тогда я была несовершеннолетней, и по сути — они ничего не могли со мной сделать.
Часто на улице останавливали, пытались прессануть.
NTD: Коммунарный образ жизни — это был ваш осознанный выбор, как жить? Или скорее вынужденная мера?
Саша: Не полностью осознанный, но это было то, к чему я стремилась. Я съехала из комнаты, где жила с соседкой, чтобы организовать коммуну. Хотелось пространства, основанного на взаимопомощи, большего контакта с единомышленниками. Хотелось просто существовать в более безопасной для себя обстановке.
Андрей: Это вообще, во-первых, продуктивно. Когда вы все вместе живёте, можно вместе делать разные штуки — акции, помогать друг другу, обсуждать что-то. Это весело, интереснее. Я лично вижу только плюсы. Единственный минус — это даже не минус, а просто дело такое… смотря с кем ты живёшь. Вот это «притирание» — когда люди в одном пространстве, приходится уживаться. Не то чтобы вводить какие-то правила, просто понимать, как совместно обустраивать быт. А в целом — очень продуктивно, интересно и весело.
«Съели последние деньги в аэропорту»: как начиналась новая жизнь
NTD: Как вам вообще пришла идея уехать? Вы сначала уехали в Сербию автостопом?
Андрей: Нет, не автостопом мы уехали в Сербию. Не совсем так.
Саша: Мы вообще изначально хотели полететь в Испанию. Как бы остаться там— по визе. Думали, что сможем сделать себе визу. Но нам не одобрили, ни хуя абсолютно. И когда пришёл отказ, мы решили поехать в Сербию.
Андрей: Вообще, изначально — в Черногорию. Но так спонтанно получилось, что из самолёта мы вышли в Сербии. Там нас вписали. В Сербии нашёлся один знакомый человек, вот и остались там. А в Черногории — никого.
А вообще, до этого мы добирались из Питера в Сочи — не автостопом, кстати. Из Сочи улетели, через Турцию — в Сербию. Белград. И там остались просто.
NTD: Вы уезжали налегке, с одним рюкзаком? Или у вас был какой-то крупный план переезда?
Андрей: Нет-нет-нет, вообще — два небольших рюкзака и что-то 200 рублей, короче.
Саша: Пять тысяч было изначально. А когда мы были уже в Сербии, осталось 200 рублей.
Андрей: В аэропорту мы съели эти 5 тысяч. У нас была очень долгая пересадка в Стамбуле, а есть хотелось. Мы такие: «Блин, у нас есть 5 тысяч рублей», обменяли почти всё в лиры и прожрали просто прямо в аэропорту.
NTD: Что вы можете сказать про Сербию?
Андрей: Охуенно, блин. Мне вообще нравится Сербия, люблю эту страну.
Сербы — очень весёлые люди.
Мне нравятся их протесты, потому что это, ну, в натуре прям веселье, как будто праздник. Если ты не в курсе, можно подумать, что это просто гулянка. А на самом деле это протест: они веселятся, радуются, машут флагами, все сигналят, друг друга поддерживают, абсолютно все. Едут на машинах, сигналят, радуются.
И при этом это не просто шоу — это реально работает. Государство реагирует. Сербы добились того, что правительство полностью распустили и пересобрали новое. И это не единственный случай. В целом сербы — очень настырные, добиваются своего. Они каждый день выходят в районе 11 часов, перекрывают дороги на 15 минут молчания — это была акция после трагедии в Новом Саду, когда погибло 16 человек. Сначала говорили о 15, поэтому была «15-минутка», а потом число жертв выросло. В общем, в Сербии прикольно, хорошо. Мне понравилось.
NTD: Кто вас приютил? Это были уличные сообщества, анархисты?
Андрей: Анархисты. В целом, ребята считают себя анархистами. Панки из России — двух человек нашли там, у одного на ночь вписались. А потом как-то разрулили хостел, самый дешёвый. Я договорился, что-то в районе 12 евро за ночь, за комнату. Мы там смогли немного пожить в долг, потому что администраторка у хостела была очень лояльной, очень хорошая женщина, она нам тоже помогла отчасти.
NTD: Что вообще можете сказать про Сербию в целом? Как охарактеризуете?
Андрей: Новое поколение — очень прогрессивные люди. А старшее поколение — это постсовковые, консервативные, которые, например, поддерживают Россию.
Как вы поняли, что Сербия — это не финал?
Саша: Мы подались на политическое убежище. В Сербии. Провели в лагере где-то около четырёх месяцев, и там были, мягко говоря, не очень хорошие условия. Много отказов, всё очень затянуто. Нам так и не нашли адвоката, дело не отправили, интервью не было. Это было очень долго.
Я в мае уже предложила уезжать в Хорватию, потому что всё стояло на месте, и плюс — ужасные условия содержания.
NTD: Расскажите подробнее про эти условия?
Андрей: Начнём с того, что на некоторых дверях не было замков вообще. Не предоставляли растительную еду. Не было еды для аллергиков. Иногда вообще не было еды. Животных держать запрещено. Администраторка пыталась убить нашу собаку — ну, вообще не очень приятный момент.
NTD: Как убить?
Саша: Это отдельная история.
Андрей: У нас был щенок, больной, маленький. Без прививок, слабый. Однажды нас не было в комнате, а замка у нас не было — администраторка зашла. Щенок выбежал, соседи его увидели. Соседка попыталась занести собаку обратно, а администраторка уговаривала её выбросить её на улицу. А на территории лагеря бегали большие взрослые собаки, которых прикармливали. Если бы наш щенок оказался на улице, его могли загрызть.
Медпомощи в лагере не было. Когда я подошёл к главному, он сказал, что он «босс лагеря». Я ему сказал, что мы по религиозным убеждениям не можем есть продукты животного происхождения — потому что веганство по религиозным мотивам хоть как-то можно обосновать. Он сказал: «Мы и так для мусульман еду без свинины даём». Что, кстати, неправда. И добавил: «Отдельно для вас никто готовить не будет». Максимум — можно попросить яблоко. Ну, не знаю, может, это издевка была.
И при этом — работать первые полгода нельзя. Если кто-то нас увидит на подработке — выгонят из лагеря и откажут в убежище. То есть, по их логике, либо отказывайся от убеждений, либо сдохни с голоду.
Саша: Нам ещё выплаты полагались.
Андрей: Да, выплаты полагались, но мы их не получали. Может, они шли в карман этому «боссу», не знаю. Не буду врать, но до нас не доходили.
NTD: Вы работали как-то, чтобы выжить?
Андрей: Да, неофициально. Единственное, что нашёл — клинером. Пару раз в неделю, на полтора часа — офис подмести. За месяц мне платили 30 тысяч динаров. Это с допработами, если за кого-то выходил. Примерно 200 с небольшим евро в месяц.
Саша: Не густо.
Андрей: Особенно, если ты куришь. Табак стоит 5 евро, раз в неделю. Уже 20 евро в месяц. Остаётся совсем чуть-чуть, чтобы выживать.
NTD: Что говорят другие приятели из России, Ирана, Судана? Есть ли у них какие-то общие взгляды? Какой был эмигрантский вайб?
Андрей: Я не знаю, не особо общались. Единственное, что вот из Сомали там парень у меня сигарету стрельнул — это как бы и вот всё. А так не общались с ними вообще ни с кем особо.
«Просто сказали — давай, и пошли»: миграция как импульс и побег
NTD: Чьё было первое решение уехать из Сербии в Испанию?
Саша: Моё, но только в Хорватию. Я думала, что мы в Хорватии останемся. Сербия и Босния — безвизовые страны для россиян. Из Боснии можно попасть в Хорватию через пешеходный пограничный переход: либо официально запросив убежище, либо нелегально, в обход. Мы добрались в Боснию автобусом из Сербии, а затем пешком дошли до границы с Хорватией и там запросили убежище — чтобы нас пропустили.
После пересечения хорватской границы мы поехали в Венгрию на автобусе. Делали так потому, что в аэропортах Хорватии при посадке на самолёт тщательно проверяют визы и часто снимают с рейса. В Венгрии этим практически не занимаются. При посадке на автобус до Венгрии документы у нас никто не проверял (хотя по идее должны), а между Хорватией и Венгрией — внутренняя граница Шенгена, поэтому никаких пограничных постов там нет. Автобус сразу приезжал в аэропорт Будапешта, откуда уже можно свободно улететь в любую страну.
Андрей:
Просто однажды мы шли по трассе, и Саша говорит: “Блин, а давай в Хорватию поедем”.
Я такой: “Бля, го, всё, погнали”. Мы резко сразу распланировали всё и… Сколько недель прошло?
Саша: Ну…
Андрей: То есть, мы назначили через неделю, потому что у меня работа была — вот эта клинером. И я хотел зарплату сначала получить. И после этого поехать. Но я предупредил, соответственно, там работодательницу. Вообще очень хорошая женщина, на самом деле. Потому что она прям сильно выручила. Она мне в долг периодически давала, вообще, когда денег не было.