Актывізм
Сямён Кашчэй — антыфашыст з Екацерынбурга. У 2022 годзе ён прайшоў праз сцены турмы і псіхіятрычнай лякарні за бойку з «бонамі» ў Пецярбургу. Здавалася, горшае ўжо ззаду — але ў гэтым годзе яго зноў забралі. Цяпер — за налепку “Antifascist Action”. Катаванні, ціск, абвінавачанні ў тэрарызме і спроба зламаць яго праз карную псіхіятрыю. Мы пагаварылі з Кашчэем пра тое, што значыць быць антыфашыстам у Расіі, дзе нават стыкер на слупе можа каштаваць табе волі.
— Привет. Расскажи, кто ты, чем занимался до ареста, как пришел к антифашистским взглядам?
— До ареста я занимался своей профессиональной деятельностью, я повар. К этому движению я пришёл, будучи ещё 15-летним пиздюком. Обучаясь в колледже. В группе учились два чувака, панка, короче. И я как-то, знаешь, возгорелся их идеями, они понравились мне. Я сначала начал ирокез носить, вот эту вот всю дичь. А потом уже переобулся в скины. Ну и, собственно, до сих пор в скинах и гоняю. А до ареста — обычная жизнь, как бы, 18-летнего, 19-летнего хулигана, знаешь. Типа с определёнными взглядами.
— Как и при каких обстоятельствах ты разместил ту самую наклейку «Antifascist Action»?
— Это произошло в середине апреля. Я просто ехал на работу, и для меня это обычное действие, знаешь. Взял, наклеил стикер. А на следующий день меня задержали двое сотрудников полиции. Сначала отвезли в 25-й отдел в Санкт-Петербурге. А там уже подключились ЦП-шники и ФСБ-шники. Ещё два обычных опера — по району, где я “накосячил”.
У меня в телеге было дохуя всяких нацистских пабликов — я их мониторил. И украинские тоже. Ну и они начали гнать, что я украинский террорист, что у меня куратор, и я типа готовлю теракт. Я, естественно, всё отрицал. Потом перевезли в 28-й отдел, где уже применяли физическое и эмоциональное насилие.
— Можешь рассказать, что именно происходило?
— Да. В 28-м отделе опер начал подсовывать бумажки, я особо не читал, но в глаза бросились слова “терроризм” и “нацизм”. Сказал ему, что ничего подписывать не буду, и пусть идёт в жопу. За это получил пару ударов в солнечное сплетение. Потом были угрозы, что он меня изнасилует и я поеду петухом на зону. Он был уверен, что я сяду. Я ответил что-то вроде “напугал ежа голой жопой” — получил ещё больше пиздюлей. Потом меня закрыли в тюрьму на 8 часов, захотел есть, начал ломиться — открыл дверь ППСник, залил меня перцем и снова закрыл. Я просто нагадил им в камере. Всё равно им все это убирать. Через двое суток меня отпустили.
Адвокатка потом сказала, что в приёмной забыли выключить микрофон, и она слышала, как начальница 28-го отдела отчитывала опера: “Ты его посадить не можешь? Мне тебя учить, как делать твою работу?”, дальше разговор я не знаю.
— Применяли к тебе электрошок?
— Да, при первом задержании в 2022 году, когда я отсидел два года. Незадолго до приёмки чуваков по Тюменскому делу. Меня задержали за драку с нациками в Питере, я уехал в ЕКБ. За мной приехали эшники, вызвали группу захвата с автоматами и щитами — полный бред.
— Слышал, что применяли к тебе “красную психиатрию”. Расскажи, как это было.
— Да, я сам напросился на психиатрическую судебную экспертизу, при первом задержании в 2022-году. Потому что мне светило пять лет ада. В тюрьме мужики посоветовали косить под дурачка. Меня отвезли на Грибакина — психбольница под охраной ФСИН в Питере.
Врачи — это как начальник тюрьмы: похуй на всех, лишь бы не было проблем. А вот медсёстры и санитары — максимально недовольные жизнью. Их бесят настоящие психи, и они отыгрываются на всех подряд. Могут вколоть масляный галоперидол просто так — вещество всасывается две-три недели, и всё это время тебя ломает, как от героина. Просто подошёл спросить, когда звонки — тебя скрутили и вкололи.
— Как к тебе относились мусора и врачи, как к политическому?
— Оскорблений по поводу взглядов не было, но всем было похуй. Если бы проходил по делу Сети или Тюменскому, давления было бы больше. А так — просто опиздюлил каких-то ебанатов.
— Что было самым страшным во всей этой истории?
— Одиночество и страх за свою судьбу. Были моменты в моем деле, которые я никогда никому не расскажу. Никто из друзей не знал, где я. Меня приняли — и я просто исчез. Шесть месяцев я думал, что меня все бросили. Потом только появился первый человек, кто узнал, где я.
— Почему, по-твоему, государство так жестоко реагирует на антифашизм?
— Потому что антифашисты — это угроза режиму. Это зачастую умные люди, которые понимают, что происходит. Не смотрят телевизор, не ведутся. У них есть своё мнение.
— Что помогало держаться?
— Чтение. Очень много читал — хоть и литература была шлаковая. Лепил всякую дичь из хлеба — шахматы, четки продавал по хатам за сигареты.
— Самая дерьмовая книга?
— Была настолько ебаная, что не помню названия. Типа Древняя Русь в современности, Змей Горыныч — киборг с лазерами. Я читал и молился, чтобы автор перестал употреблять наркотики.
— Как изменилась твоя жизнь после выхода? Что первое сделал?
— Обнялся с друзьями и матерью. Потом нахуярился, как скотина, в ближайшие два часа. Чувства опьянения не хватало. Потом поехал к бывшей — медсестре из дурки, начали встречаться там. Накурились, переспали можно сказать таким образом я сломал систему. Потом к друзьям — скинхэдам, напились, накурились, провели время.
— Какие у тебя сейчас планы, цели, мечты? Боишься ли ты за свою безопасность?
— План — накопить денег и уехать во Францию, в Прованс. Учиться в Le Cordon Bleu, стать великим шефом, зарабатывать нормально и вытаскивать своих. Пока в России — боюсь. Могут приехать, скрутить, отвезти в подвал и выпытывать всё, что нужно. У них нет ни закона, ни чести. Это шакалы в форме.
— Что бы ты сказал тем, кто считает антифашизм экстремизмом?
— Правду за искусственным шаблоном не скроешь. Можно думать всё что угодно, но если вникнуть в суть антифы и анархизма, ты поймёшь, зачем это всё и почему это правильно.
— И тем, кто проходит через то же, что и ты?
— Просто не забывайте, что на воле вас ждут. Никто вас не бросил. И рано или поздно стены рухнут.