Актывізм
Лістапад нясе ў сабе дзве памятныя даты: 13 і 16 лістапада — дні памяці смерці двух антыфашыстаў. 13 лістапада памятаем Ціму́ра Качарава, музыканта і актывіста, забітага ў цэнтры Санкт-Пецярбурга, а 16 лістапада — Івана «Касталома» Хутарскога, аднаго з ключавых фігур постсавецкага антыфашысцкага руху, забітага стрэлам у патыліцу ў пад’ездзе ўласнага дома.
Да гэтай даты Nottoday, самавыдат які салідарны з антыфашысцкімі ідэямі, публікуе інтэрв’ю з Telegram-паблікам «Публічныя заклікі» — ініцыятывай, што дакументуе гісторыю антыфашызму 2000-х і сочыць за тым, як сёння змяняюцца формы супраціву. У размове — пра тое, якім было рух тады, чым яно стала цяпер і як сёння праяўляецца фашызм.
У памяць пра Хутарскога мы таксама публікуем падборку трэкаў расейскіх гуртоў, якія ў нулявыя адкрыта заяўлялі пра свае пазіцыі і не баяліся гаварыць пра гэта ўголас.
Личное понимание антифашизма
— Как определяется современный антифашизм? Что он означает для тебя лично?
— Для меня антифашизм — это не столько организация или движение, сколько привычка думать и действовать в координатах солидарности, достоинства и противостояния насилию. Это система рефлексов, которая помогает не проходить мимо, когда начинается исключение и дегуманизация. Сейчас я уже скорее наблюдаю со стороны — чувствую, что многое надо пересобрать заново, а старые формы больше не работают так, как раньше.
Сравнение эпох
— Что отличает антифашизм 2000-х от 2020-х?
— В 2000-х это была уличная энергия, субкультура, чёткое «мы против них». Сегодня — больше сложных контекстов, больше политической зрелости и осознания системных корней проблемы. Но стало меньше драйва, меньше ощущения фронтира. Люди взрослеют, устают, теряют опору. Я тоже — отхожу постепенно, потому что чувствую: чтобы двигаться дальше, нужно перестроить саму основу, а не просто повторять старые паттерны.
— С какими вызовами сталкивались активисты тогда и сейчас?
— Раньше это была физическая угроза и постоянное давление полиции. Сейчас — это усталость, цифровая уязвимость, эмоциональное выгорание и фрагментация сообществ. Мы разлетелись по странам, языкам, контекстам. Нужны новые смыслы, новые практики связи. И это непросто.
— Изменилась ли идеология антифашизма?
— Да, она стала шире и глубже. Если раньше фокус был на конкретных врагах, то теперь — на структурных причинах насилия: милитаризм, империализм, неравенство, эксплуатация. В этом смысле антифашизм стал политически зрелее, но и менее однозначным. Нужно уметь жить с этим многообразием.
Формы борьб
— Если раньше акцент был на уличной борьбе, то в чём борьба сейчас?
— Сегодняшний антифашизм — это работа с памятью, образованием, сообществами, медиа. Борьба стала «внутренней» и менее зрелищной. Это не митинги, а организация жизни без иерархий и насилия. Возможно, поэтому её труднее увидеть.
— Как изменились формы сопротивления?
— Раньше всё было прямее — митинг, акция, баннер. Сейчас — больше гибридных форм: цифровые кампании, взаимопомощь, образовательные сети, локальные медиа. Но и больше сомнений: где заканчивается протест и начинается просто адаптация к системе.
— Кто сегодня главный враг антифашистов?
— Не уличные неонацисты, а апатия, цинизм и системное насилие, которое стало «нормой». Авторитаризм без свастик — гораздо опаснее. Он сидит в институтах, алгоритмах, привычках.
— Как выглядит фашизм сегодня?
— Он стал умным, вежливым, управляемым. Без бритых голов, но с идеями «своих» и «чужих», «традиций» и «безопасности». И часто — в костюмах, а не в берцах.
Влияние внешних факторов
— Как повлияли репрессии, война, эмиграция?
— Это всё взорвало старые структуры. Те, кто были активистами, стали мигрантами, и это сильно поменяло мотивацию. Кто-то просто устал, кто-то выгорел. Я себя тоже ловлю на этом: я больше наблюдатель, чем участник. Но, может быть, это и нормально — поколения должны сменяться.
— Изменилась ли демография антифашизма?
— Да, он стал старше, разнообразнее, рефлексивнее. Меньше панков, больше людей с опытом правозащиты, медиа, образования. Это не минус — просто другая стадия.
Связь с другими движениями
— Есть ли сейчас связь с феминизмом, ЛГБТК+, экозащитой?
— Есть, и это здорово. Сейчас это не «союзники», а часть одного поля. Современный антифашизм невозможен без понимания гендерного и социального неравенства.
Публичность и цифровой контроль
— Как изменилось отношение к публичности?
— Публичность стала стратегией — но опасной. Кто-то уходит в анонимность, кто-то наоборот делает ставку на открытость. Я сам устал от публичного поля — иногда важно просто молчать и смотреть, как другие делают по-своему.
— Как влияет Телеграм и цифровой контроль?
— Они поменяли всё. Стали средой, где идёт борьба — но и источником уязвимости. Поэтому цифровая безопасность сейчас не менее важна, чем физическая.
Наследие антифашизма 00-х
— Что ты унаследовал от антифашизма 00-х?
— Навык действовать быстро, коллективно и не ждать разрешения. Но сейчас понимаю, что этого мало. Хочется больше устойчивости и осмысленности.
— Каким ты видишь будущее антифашизма?
— Если честно — пока не знаю. Всё нужно пересобрать заново. Есть ощущение, что старая модель себя исчерпала, а новая ещё не родилась. Я сам отхожу от активной роли, наблюдаю, думаю, чем могу быть полезен, но уже не на передовой. Может, это и есть часть взросления движения — уметь отпускать и давать место новым людям.