Эміграція
Саша даўно марыла жыць у Кіеве, і пасля пратэстаў у Беларусі пераехала ва Украіну. Аднак праз некалькі месяцаў пачалася вайна. Так Саша апынулася ў Партугаліі, дзе знайшла працу на плантацыі з чарэшнямі…
Саша, 28 гадоў
Я уехала из Беларуси в 2021 году, но чувствую большую пропасть между собой и другими эмигрантами. Нас должна объединять общая ситуация, общее горе, но нет, потому что меня никто не вынуждал уехать. На меня не заводили уголовку, не было угрозы преследования, хотя опасения есть у всех, кто живет в Беларуси. Конечно, я ходила на митинги, конечно, мое лицо было у силовиков в базах. Но я уехала сама: у меня никто под дверью не стоял и с рюкзаком я не убегала. Хотя, в целом, это было вынужденным решением: вынужденное предыдущим опытом жизни в Беларуси.
У меня нет, таких ощущений как у многих эмигрантов: “Беларусь, моя Беларусь…”, “Я скучаю, мне так плохо, я хочу вернуться”. Такого нет. Я скучаю по маме, по своей квартире. Скучаю по нашей даче, которую полюбила в последние годы жизни в Беларуси. А по всему остальному – нет. У меня не осталось там друзей, кого-то или чего-то, что меня держало бы.
В Беларуси я чувствовала давление всегда, я очень рано осознала, что происходит. Многие люди перестали себя тешить надеждами после 2020-го года, а у меня это произошло намного раньше. Первые митинги, в которых я принимала участие, были в начале 2010-х. Мне было тогда 15 лет. Во время протестов меня схватил силовик, но я смогла вырваться и убежать. Это было летом, когда все хлопали в ладоши.
Еще был момент, когда в 2010-м году отец мне отдал свой голос на выборах: тогда я голосовать еще не могла. Отец зарегистрировал на себя бюллетень, пропустил меня в кабинку и я проголосовала как бы от его имени: проголосовала против лукашенки.
Дальше я тусовалась с “маргиналами”(с точки зрения беларуского государства), которые курят траву. Хотя, что значит с маргиналами? Мой сосед однажды зарубил жену топором, сел в тюрьму, вышел, женился опять. И снова решил повторить свой опыт, видимо, его новая жена стояла на площадке звонила мне в дверь, просила вызвать милицию. И есть мой друг, который оказал на меня большое влияние. Он в 2016-м году сел в тюрьму, за продажу гашиша. Да, это криминально, да, он это делал незаконно, но это всего лишь гашиш! Кто из них больший маргинал? Кстати, сейчас моему другу сократили срок по амнистии, теперь, видимо, травокуры, не самые серьёзные экстремисты. Еще несколько друзей у меня попали за решетку по статье 328. И это все на меня давило. Я всю свою жизнь, как и большинство молодых людей, прожила при лукашенко. И всегда была против.
Я много путешествовала, как для человека, который живет в Беларуси. Ездила по фестивалям, волонтерским проектам, видела, как люди живут. Мои истории, которые я рассказывала про Беларусь, были как байки из склепа для европейцев. И у меня всегда была желание уехать. Я искала человека, с которым можно эмигрировать, но мне такие не попадались. Потом я встретила нынешнего мужа. Мы решили тогда пожениться, взять деньги подаренные на свадьбу, но не купить на них машину, а просто уехать из страны.
Все что связано с Беларусью у меня заблокировано травмой. Пару раз в неделю мне снится сон, что меня заперли там, что я не могу оттуда выбраться. Жаль, что у меня нет возможности проработать эту травму, вернувших в это место.
Я решила уехать в Киев, этот город я очень любила. Наверное, многие любят Украину за то, что она чем-то похожа на Беларусь, только свободную.
Переехали мы в августе 2021-го. Мне было тяжело, потому что я никогда никуда не уезжала, все свои 25 лет я прожила в Минске. Мужу сначала тоже было непросто, но я смогла зарядить его своей любовью к Киеву.
Незадолго перед отъездом произошла почти мистическая история. Мы уже нашли жилье, забронировали билеты, но тут у меня случалось паника, я не знала, нужно ли мне уезжать. Я легла спать и ночью мне приснилась моя кошка, которая умерла пару лет назад. И во сне она сказала мне, что все будет хорошо и надо переезжать. Когда я уезжала из Минска у меня было ощущение, что я не вернусь больше.
В Беларуси я училась в Академии искусств. После выпуска все мои одногруппники пошли на “Беларусьфильм”, а я осталась работать лаборантом. В кино у меня не получилось попасть.
В Украине работу мне было найти легко. Для меня Киев был естественной средой обитания. Как-то раз я пришла покупать электронную сигарету и спросила, нет ли у них вакансии. В тот день там как раз был директор, я произвела на него впечатление и меня взяли.
Я хорошо помню неделю перед войной. Мы сидели на станции Героев Днепра, пили егермейстер. Я часто пересматриваю фотографии с этого дня, последнего спокойного. На следующий день я проснулась в 7 утра, включила интернет, а мне мама пишет, что началась война. Паники у меня не было: я стала будить Мишу, потом решила, что надо покушать, снять деньги с карточки. Я вышла на улицу: с неба падал пепел, пахло гарью.
Потом я пошла в свой магазин: первую неделю войны я продолжала работать.
В бомбоубежищах я не сидела, потому что мне казалось, что там мне станет еще хуже. На вторую ночь я стала спать в корироде. Иногда тряслись окна в квартире из-за обстрелов. У меня в тот период была просто какая-то эмоциональная холодность, а вот Миша, как мне кажется, был в оцепенении. Один из самых страшных дней войны, когда были бои в городе, а он не хотел просыпаться и идти в коридор, спал прям рядом с окном. Я очень злилась на него, боялась, что-то случится.
Мы решили переехать, когда ракета попала в Бабий Яр. Это было совсем рядом с нами, все буквально дребезжало. И еще одна причина – нам заблокировали карты, как гражданам Беларуси. Мы поняли, что надо уезжать.
Интересно, что у меня еще две недели был синдром фантомной сирены: я не могла иногда понять, есть сирена или нет. Путала со звуком машин, например.
Мы уехали в Польшу. Там у меня было много знакомых, но как ни странно, больше помощи я получила от незнакомых людей. Мы не нашли место, где можно было бы остановится хотя бы на неделю. И решили ехать дальше, в Берлин, так как Варшава была сильно переполнена беженцами. Там жил мой знакомый, но мы пробыли у него всего три дня. Последний раз я виделась с ним 5 лет назад и не знала, что происходит у него в жизни. Я думаю, что он просто травмированный человек, который действительно пытался нам помочь, но не смог осилить. У него было зависимое поведение, возможно, он был даже на грани психоза. Как-то утром он накричал на нас, якобы мы что-то не убрали, хотя мы постоянно убирали в квартире. Мне кажется это был скорее повод. Он сказал, чтобы мы уезжали. Это была очень стрессовая ситуация для меня.
Мы пошли на вокзал, там были ромы с украинскими паспортами. И женщина, услышав нашу историю, помогла нам взять бесплатную сим-карту, отстояв за ней в очереди. С беларуским паспортом получить симку нельзя было. Это я к тому, что иногда помогают абсолютно незнакомые люди. Потом я ходила по разным организациям, искала помощь. Мне сильно помогло ЛГБТ-коммьюнити в Берлине. Соц. работница со мной поговорила и мне стало легче. Потому что я была абсолютно не в себе.
В итоге одна девушка помогла найти комнату в квартире. Немцы, с которыми мы жили, поддерживали нас, делились едой. Но работать в Берлине мы не имели право. Нелегально там тоже нереально найти что-то, плюс из-за этого мы могли нарваться на проблемы.
Поэтому мы решили поехать в Португалию на сбор черешни. Немцы нам дали деньги на билет до Лиссабона. Там мы получили временную защиту и нашли вакансию на ферме. Нам обещали 8-часовой рабочий день и еще много чего. Но на самом деле это был полный shit, всё оказалось совсем по другому.
Проблемы начались почти сразу. Нам сказали, что работа находится в небольшом городке. И вот, нас встретили, мы едем-едем, проезжаем этот город…и едем дальше. Меня это насторожило. На ферме атмосфера была нездоровая, рабская, в каком-то смысле. Бригадирша все время кричала и оскорбляла. Возможно, у неё был какой-то свой ПТСР, но об этом история умалчивает. Она была родом из Донецка.
Я готова была с этим мирится, Мише было тяжелее, но я ему говорила: “Держись! Зато, смотри, какой закат!”. Там было очень красиво. Иногда прилетали стаи аистов. А ещё мы жили в старом доме, со старинной мебелью.
Со многими работниками нам удалось подружиться, были молодые украинки из Сумм. Мы пили с ними иногда вино по вечерам. Но начальство относилось к нам предвзято.
Мы никогда не знали заранее, когда мы выходим на смену. Об этом иногда сообщали в 12 ночи, а вставать надо было в 4. К португальцам было отношение чуть получше. Они могли делать перекуры, их никто не трогал. На нас же постоянно кричали, хотя мы работали как все, не расслаблялись.
Нам сказали, что нужно собирать определенную норму. Но сначала озвучили одну цифру, а по факту оказалось, что нужно собирать гораздо больше.
В один из дней у меня случился тепловой удар. Ходили слухи, что такое происходило часто, кто-то чуть ли не умирал там, но скорую никому не вызывали. Мне стало очень плохо, я присела на землю. Женщина, из ромов, поливала меня водой, чтобы мне полегчало. Мы приехали домой. Я даже не смогла закрыть дверь в комнату, лежала в каком-то полубреду, пока Миша ходил в аптеку. Тогда он вернулся, бригадирша вовравалась к нам и сказала, что мы должны выметаться. Кто-то снял видео, как я сидела на земле и не работала, когда мне стало плохо. Это послужило причиной. Утром мы ушли.
Нас подвез португалец до ближайшего города и мы пошли в полицию, потому что не знали, что делать. По идее нам должны были помочь социальные службы, но я особо на них не рассчитывала. У меня был опыт волонтерства в Сицилии, я представляю, как работают эти организации на Юге, там все на расслабоне. Когда, конечно, надо было, наверное поехать в Лиссабон и там искать что-то, но как говорится “Умный на лестнице”. Это про то, когда решение приходит уже после.
Первые полицейский были достаточно милые, посочувствовали нашей ситуации. Нам нашли место, куда можно обратиться и сказали приходить в 8. Я переспросила, полицейский подтвердил, что в 8. Оказалось, он плохо говорил по-английски, и имел в виду в 18. Вернувшись, мы нарвались на другую смену, они уже были злые, потому что мы опоздали. Нас обыскали и отвезли в другой регион, чтобы просто мы не мозолили им глаза. Там нас приютила какая-то их знакомая в гостинице. То есть это даже была не социальная помощь, нас просто пристроили.
Потом мы автостопом выбирались из этого региона. Мы пошли в социальную службу и следующие две недели мы провели в отеле, в который нас поселили. Пытались найти работу, но нас никуда не брали, так как нужно было знать португальский. Мы вернулись в Берлин, в полном отчаянии. Этот опыт в Португалии хуже отразился на моем психическом состоянии, чем первые дни войны в Киеве. В итоге мы решили поехать в Польшу. Я не очень хочу быть здесь, Варшава напоминает мне Минск, и от этого мне уже хуже. Я сейчас как будто не на своем месте, как будто меня тут не должно быть. Здесь я не чувствую себя как дома, в отличие от Киева, где я ощущала, что это мое.
Но я стараюсь найти опору, как-то адаптироваться. Мои планы на будущее? Я просто хочу жить как нормальный человек и, честно говоря, забыть, что это все происходило со мной.