Актывізм
У спецвыпуску з рубрыкі “Свабода ў няволі. Салідарнасць без межаў” мы працягваем размову з Пятром Рябавым — расійскім анархістам, гісторыкам, філосафам і публіцыстам. Пра яго візіты ў Беларусь, досвед знаходжання на “сутках” і пра тое, як ён стаў неўязным у Беларусь у другой частке артыкула “Не сёння, не ўчора, не заўтра”.
Пётар Рябаў — расійскі анархіст, гісторык, філосаф і публіцыст
— Вы несколько раз посещали Беларусь. Какие анархистские тенденции вы могли бы отметить?
— Да, я не раз бывал в Беларуси. Два раза сидел по шесть суток: это не то чтобы очень много, но достаточно. Такая экскурсия, включённое наблюдение, как сказали бы социологи. Я очень люблю, очень симпатизирую, очень сочувствую и во многом горжусь, восхищаюсь, завидую беларускому анархизму. Я не хочу его идеализировать, у него есть куча проблем. Но всё-таки из всего того, что я знаю, отношение очень позитивное. К сожалению, я хуже знаю украинский анархизм, тем более в последние годы, по понятным причинам. Я достаточно хорошо представляю себе ситуацию в России, и в других странах постсоветского пространства, и беларуский анархизм всегда был для меня особенно притягателен. В нём всегда было много такого, чего совершенно не хватало мне в российском анархизме.
Я уже сказал, что одна из его тенденций — это очень сильный акцент на какую-то культурную, политическую деятельность в самых разных её формах и в диапазоне от лекториев, клубов, семинаров, рефлексии и глубокого изучения теории, когда её не хватает. По-моему, как раз в Беларуси с теорией всё-таки лучше обстоит дело, чем в России. Существуют, тому же, субкультуры – панковские группы, концерты, зины, кинофильмы, тех же «Навінак» и так далее.
Как я говорил, беларуский анархизм — самый весёлый анархизм из того, что мне приходилось видеть. Очень много прекрасных, весёлых акций в духе ситуационистов.
Во-вторых, он существовал много лет в ситуации очень жёсткого режима, более жёсткого, чем в России. И он сумел как-то выжить и не стать сектой, и в то же время не потерять себя среди других оппозиционных движений. Тут, конечно, выдающуюся роль сыграли “Навінкі” — гигантский, на мой взгляд, проект — много лет выходившая газета, которая создавала свой язык, свой взгляд, своё мировоззрение и деконструировала как власть, так и мэйнстрим оппозиции. Очень много, мне кажется, в беларуском анархизме того, чему можно поучиться и нам в России и другим странам.
Беларуские анархисты сыграли огромную роль в “зелёном движении” — экологическом, антиатомном. Я сам вместе с другими принял некоторое участие в их акциях. Если говорить о моём личном участии, в 1998-м году мы делали марш “Вясёлка” против строительства атомной станции, и тогда её не построили. Её хотели строить где-то на Могилевщине, как я знаю, сейчас её построили недалеко от Гродно. Но тогда её строительство было задержано — не то чтобы нашими скромными усилиями, тем не менее. И беларуские анархисты играли большую роль в партии “зеленых” и, в общем, экологией очень много занимались. Также я знаю, что анархисты принимали участие в антифашистской и феминистской деятельности, занимались рабочим движением, забастовками. Вплоть до последних лет я, к сожалению, уже не мог это лично наблюдать. Но я знаю, что относительно недавно беларуские анархисты очень активно боролись против закона о тунеядстве и устраивали акции, когда это было ужасно опасно. Когда официальные власти отрицали существование СOVID 19 как проблемы, беларуские анархисты пытались как-то помочь в самоорганизации людей. То есть беларуский анархизм при всех своих субкультурных ответвлениях не является чем-то сектантским, отдельным от общества. Он очень глубоко занимается культурой.
Но для меня некоторые вершины, на мой взгляд, лучшие из того, что я видел беларуского анархизма — это 2008-й год, когда собрался социальный форум. У нас в России тоже устраивали социальные форумы, но это были общие собрания всех типов левых: от большевиков до социал-демократов с участием и анархистов тоже. А беларуский социальный форум в 2008-м году был преимущественно анархистский, и там были десятки и сотни проектов. И вышла книжка по его итогам. Там кооперативы, сайты, профсоюзы, теоретические вопросы. В маленькой Беларуси — в ней такое огромное количество всего, чем анархисты занимаются.
Мне кажется, это удивительно прекрасно. Понятно, что постоянные зверские репрессии, какие-то чудовищные сроки и эмиграция многих активистов — всё это нехорошо сказывается на движении. Но то, что оно выжило, то, что оно не стало маргинализированным, мне это нравится. Мне действительно всегда очень нравилось ездить в Беларусь, участвовать в каких-то общих акциях просто из соображений общей солидарности — общечеловеческой, обще-анархической. Там много чему есть поучиться.
— Расскажите про демонстрации в Беларуси, в которых вы принимали участие, и как вели себя на демонстрациях беларуские анархисты?
— Первый раз это было в 1996-м году, были массовые демонстрации против Лукашенко, который в это время как раз, как обычно, закручивал гайки. После одной из демонстраций было задержано большое количество анархистов, в том числе и я. Что меня тогда поразило? Нас задержали не на самой демонстрации, а на другом конце города. В России тогда так не было принято: если это после акции, то тебя никто не будет хватать. А тут за нами отправили целый автобус с ОМОНом, который на другом конце города начал всех хватать. После чего были суды, и мы провели шесть суток с товарищами из Гродно, Минска и других мест. Потом я участвовал, как я уже говорил, в организации марша “Вясёлка — Радуга”, аналога с Хранителями Радуги, таким общим международным, российским и не только движением анархоэкологов против строительства атомной станции. Мы ходили по дорогам Могилёва, нас там задержала милиция, отвезла в местный город Быхов, и оттуда нас депортировали в Могилёв. Было очень смешно.
Тогда ещё даже по беларуским меркам было намного больше свободы, потому что мы ехали в милицейской машине и не только пели революционные песни, но сумели поднять крышу и поднять на ней черно-красный флаг: это было сюрреалистическое зрелище.
После этого мы ездили по разным сёлам, раздавали антиатомные брошюры, проводили пикеты, в том числе в Минске, и так далее. Но тогда, кроме депортации, это не имело больших репрессивных последствий.
Дальше я приезжал несколько раз с лекциями перед беларускими анархистскими товарищами. В 2006-м году для меня всё кончилось хорошо. Ну, а последний раз всё закончилось для меня не очень хорошо в 2017-м году, когда я приехал по приглашению товарищей из Гродно и Барановичей выступать с лекциями. Сначала в Гродно. Лекция, которую я читал, была посвящена современной либертарной философии в мире. На 10-й минуте ворвался ОМОН, всех забрали, у меня конфисковали кучу книжек. Продержали в участке, вечером, слава богу, отпустили. Я переехал в Барановичи. Там было невозможно провести лекцию, которая была запланирована в каком-то публичном пространстве, и мы её тайно, подпольно провели на квартире. Я думал, что всё уже для меня закончилось, и меня отправили на вокзал в сопровождении одного молодого человека. Но там меня ожидал чуть ли не целый взвод милиции, который обвинил меня в том, что, во-первых, я ругаюсь матом. Это забавно, потому что я вообще не использую этих слов, в отличие от милиции, которая только на них, в основном, и говорит. А во-вторых, что у меня есть анархистские запрещённые издания, в частности “Свобода или смерть”. Я говорил, что я не только анархист, но и исследователь анархизма, и мне эти книги нужны, но их это не убедило. Мне сказали, что я их распространял в одном экземпляре и так далее. Пришлось даже объявить голодовку, правда, не всухую — я пил, но не ел. Тем не менее было неприятно. Это не бог весть какие репрессии, но всё-таки у меня был опыт встречи с беларуской Фемидой.
— После этих событий вы уже стали невъездным в Беларусь?
— Надеюсь, временно. Во всех смыслах. Мне бы очень хотелось бывать в Беларуси, не только после победы мировой революции. А так да, в Барановичах местная милиция поставила мне штамп — 10 лет запрет на въезд в Беларусь. Причём мне сказали, что если я не уеду, мне сразу дадут уголовный срок. Даже если я буду ехать на поезде, скажем, транзитом. 10 лет, как нетрудно заметить, через несколько лет закончатся. Забавно, что это испортило мой паспорт, потому что после этого мне пришлось его менять. Так что они мне ещё доставили приятные возможности походить по бюрократическим коридорам Москвы, меняя паспорт.
Вообще, надо сказать, что милиция и КГБ Беларуси очень тесно связаны с российскими репрессивными органами. Мы знаем, как Игоря Олиневича похитили из Москвы — это знаменитая история. Но я сам был свидетелем подобной операции, когда в 2018-м году мы проводили традиционные — последние, боюсь, — Прямухинские чтения на родине Бакунина. Там ожидалось очень много беларуских анархистов. Как я знаю, перед этим власти накрыли какую-то большую анархистскую акцию под Минском. Планировалось, что приедет очень много анархистов из Беларуси. В Прямухино нагрянула милиция, ФСБшники, и они искали беларуских анархистов. Но нашли ровно одного человека, которого схватили, продержали несколько дней в местном милицейском отделении и депортировали в Беларусь. Так что тесные связи силовиков наших стран очень наглядно проявляются.
— Вы побывали в белорусских тюрьмах. Расскажите про условия содержания в тюрьмах. Что вы могли бы сказать? Какие-то белорусские, так скажем, “достопримечательности”?
— Ну, вы знаете, для меня это, как ни странно, было познавательно. Хотя меня в России много раз задерживали, на сутках я сидел только в Беларуси. Я в анархистском движении с 1987 года и задерживался много раз, но больше, чем одну ночь, в отделениях обычно не ночевал. А тут два раза по шесть суток. Одна моя мысль будет совершенно банальной: её все говорят, и я тоже её скажу. Меня поражало, что белорусские власти в целом идут на два шага вперёд по сравнению с Россией.
И поэтому нам часто говорят: “Вы смотрите в России вторую серию сериала, а мы уже пятую”. С точки зрения репрессивности, очень многие вещи, которые в России ещё были допустимы, в Беларуси уже были невозможны.
Например, арест через час после акции на другом конце города — меня это поразило, в России такого не было. В 1998-м году мы шли по тёмной лесной дороге, 12 человек анархистов, и нас обвинили в том, что мы устроили несанкционированный марш. В России всем было бы плевать, идут 12 человек по лесным дорогам или нет, и так далее. Так что да, уровень репрессивности в целом на шаг, на два, на три вперёд. Хотя Россия постепенно подтягивается, но всё ещё отстаёт. Но боюсь, что ненадолго.
В 1996-м году, когда меня задержали, я столкнулся первый и, к счастью, пока что в последний раз с самой примитивной формой пыток. Самой легкой, самой мягкой, я бы сказал, лайт-версией, но тем не менее. Нас, человек десять задержанных, поставили лицом к стене, расставив руки и ноги, и заставили так стоять час. Мы очень уставали. Сзади ходили люди и били нас по почкам, по ногам. Это просто физически унизительно, тяжело и неприятно, когда тебя могут ударить по почке или даже просто стоять в таком положении час. Это не самая страшная пытка, но просто отмечу, что это был 1996-й год, когда даже, наверное, для Беларуси это ещё было в новинку. Хотя мы знаем, что нынешний режим с самого начала очень круто взялся за дело.
Как говорится, в тюрьме — как в тюрьме, интересно было посмотреть, как это бывает. В целом, я ещё раз хочу сказать, что я сидел, в том числе в Барановичах в 2017-м году, в щадящем режиме. Я держал голодовку, был простужен и очень зол, что мне не дали уехать в Москву. Но я понимал, что меня, скорее всего, не расстреляют, не будут пытать. Ко мне даже приехал российский консул из Бреста. Это вообще напугало всех милиционеров в Барановичах. Я сделал важное лицо и сказал ему, что вот в свободной России разрешается делать звонок домой. На что главный Барановичский мент сказал, что у них в Беларуси тоже разрешается, но проблема в том, что телефон не провели: разрешение есть, а телефона нет. Мне хотелось хоть чем-то уязвить ментов. В общем, это было смешно. Но, повторяю, я отделался лёгким испугом. Я воспринимал это как антропологическое приключение с целью исследования.
Я понимал, что есть люди, которые, к сожалению, сейчас платят за свободу десятками лет жизни в жутких условиях, и на этом фоне провести несколько суток в камере, конечно, неприятно, но не так уж и страшно. Я повторял себе такой стишок, который сочинил: “Бакунин сидел и нам велел, Кропоткин сидел и нам велел”. И оказалось, что почти все анархисты сидели. Эмма Гольдман сидела и нам велела. Оказалось, что это хорошо рифмуется почти под всех великих анархистов, которые действительно сидели. Такая уж у нас участь — недолго где-то сидеть. Как-то не любит государство анархистов, и это очень взаимно. Так что никаких особых особенностей в этом в принципе нет, но, если это интересно, у меня есть своя история злоключений в Беларуси.
— Как вы видите протесты 2020-го года? Многие беларусы начнут возмущаться, мол, кто, кроме нас, знает, но лично мне интересно ваше мнение. Мог ли протест иметь другой исход и какие факторы могли бы на это повлиять?
— Понимаю, мне тоже неловко об этом говорить, потому что это всё равно что говорить со стороны, будто бы плохо воевали, когда сам не воевал. Как говорил Шота Руставели: “Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны”. Поэтому, наверное, многие справедливо ворчали бы на меня за это. Конечно, события 2020-го года вызвали у нас живейший интерес, и я очень пристально за ними следил, сочувствовал и многим восхищался. Но если мне позволено будет высказать условную критику, повторяю, с оговорками, что мы такого не сделали… В 2011-м году у нас были жалкие белоленточные протесты, мы на них ходили, но я был крайне критически к ним настроен по множеству причин. Это отдельный разговор, почему в России всё вышло ещё более ужасно, на порядки ужаснее. После этого то, что было в Беларуси в 2020-м году, это кажется невероятным. Поэтому опять вопрос: с чем сравнивать? Если с белоленточным движением 2011–2012-х годов в России, тогда то, что было в Беларуси, на мой взгляд, намного интереснее.
Но всё-таки, во-первых, бросалось в глаза, что там был определённый социальный элемент и попытки, что называется, поднять рабочих. Мы знаем, что шли разговоры о забастовках и были собрания на ряде заводов. Я помню историю, когда Лукашенко выступал, и его освистали с позором, но всё-таки это не переросло в забастовки. Не знаю, могло ли перерасти, но этого, конечно, не хватило. Намечался такой вектор, когда было бы не просто движение на улицах, но и стачки. Это было бы серьёзно. Соответствующая повестка, соответствующие формы борьбы. Но, к сожалению, до массовых рабочих выступлений не дошло, хотя у некоторых был такой вектор.
Во-вторых, я много лет наблюдаю за тем, что происходит в Беларуси. На протяжении многих лет власть уничтожала одно за другим поколения оппозиции. Кого-то убивали, кого-то выдавливали в эмиграцию. Каждые несколько лет выборы приводили к образованию мини-майдана: люди выходили, садились в палатки, потом их арестовывали, сажали, и тысячи людей уезжали за границу. В результате, когда произошёл 2020-й год, не хватало опытных оппозиционеров, людей с опытом, потому что одно за другим поколения людей с опытом выбрасывались из движения. Не хватало решимости.
Но есть ещё и третий фактор, который нельзя не учитывать, — это постоянная оглядка на Кремль. Постоянно было ощущение, что если дело зайдёт слишком далеко, то может случиться то, что было с Чехословакией в 1968-м году: танки на улицах Минска. Возможно, вы не знаете, но я много интересовался историей польской “Солидарности”. У них была идея самоограничивающейся революции. Мы не можем заходить слишком далеко, потому что придёт старший брат. В 1980-м году, когда в Польше миллион людей участвовал в “Солидарности” и вся страна была захвачена забастовками, они всё время думали, что вот придёт Брежнев и всё закончится. И у них была концепция самоограничения революции. Но если революция не развивается, то она погибает. Мне кажется, этот момент всегда присутствовал у лидеров оппозиции, у тех, кто пытался координировать это движение. И это важный фактор. Если бы революция пошла дальше, очень вероятно, что всё бы этим и закончилось.
Вот мне кажется, три вещи: нехватка опытных оппозиционных кадров из-за постоянной политики репрессий, отсутствие массового рабочего движения, которое поддержало бы миллионные демонстрации, и постоянные оглядки на силовое подавление со стороны старшего брата. Но это то, что мне видно из Москвы. Я не был в гуще движения. Прошу беларуских товарищей простить меня, если они решат, что это опять какой-то москальский шовинизм, и мы всех учим, в том числе, как революцию устраивать. Это просто некоторые соображения заинтересованного сочувствующего.
— Какие конкретные кейсы связаны с беларускими анархистами, вам известно? Последнее из последних, что доходило до вас?
— Вы знаете, как и в России, так и в Беларуси, история арестов, репрессий и посадок очень печальна. В Беларуси это проявляется ещё более остро. Многие люди, либо лично мне знакомые, либо знакомые заочно, получают чудовищные сроки, и нам приходится учить это “прекрасное” слово — “режимы инкоммуникадо”, когда людей полностью изолируют. Я не знаю, есть ли анархисты, которых полностью изолировали, но знаю про некоторых оппозиционеров вроде Марии Колесниковой. Эта тенденция развивается и в отношении других достойных людей, например – таких, как Статкевич. Хотя он не анархист, а социал-демократ, он вызывает уважение не только у социал-демократов. Насколько я понимаю, он тоже подвергается жесточайшим репрессиям.
Когда я читаю и слышу, что людей осуждают на 10, 15, 20 лет, это вызывает глубокую тревогу. Однако меня радует, что беларуская эмиграция очень активна — и в Варшаве, и в других местах. Они участвуют в демонстрациях, публикуют интересные теоретические тексты. Да, люди оказались выброшены за пределы своей родины, потому что там просто невозможно дышать. Мне это очень хорошо понятно, потому что и здесь, в России, можно дышать только через раз.
Я выражаю глубокое сочувствие тем, кто получил эти 10–20 лет, и надеюсь, что им не придётся сидеть так долго. У меня также огромный интерес к тем, кто оказался за границей и продолжает что-то делать.
— В Беларуси последние годы над теорией преобладала анархическая практика. После задержания анархо-партизан — это дело Игоря Олиневича и его товарищей — “Чорны сцяг” они назывались, если быть точным, в СМИ распиарили термин “милитант-анархизм”, который не существовал в принципе до их акций. Нам как будто очень не хватает теории, интеллектуалов анархистских взглядов. Как вы думаете, с чем это связано? (Мнение редакции).
— Я хотел бы сказать, что, как мне кажется, понятие “милитант-анархизм” более давнее, оно появилось ещё до первого большого ареста в 2010-м году, когда арестовали многих, в том числе того же Игоря Олиневича, Миколу Дедка и других, когда они бросили бутылку в российское посольство в знак солидарности с российскими анархистами. Тогда люди получили по 10 лет. А уже до этого было распространено понятие “милитант-анархизм”. К нему я отношусь сложно, но не буду сейчас об этом подробно говорить. Просто к тому, что это понятие появилось не вчера и не после 2020-го года, а значительно раньше, то есть оно существовало уже в нулевые годы.
Теперь по поводу теории. Я уже сказал, что, как ни странно, мне кажется, что как раз беларуские анархисты — это далеко не худший вариант с точки зрения теории, потому что всегда были какие-то глубокие интересы к истории философии, и тот же “Прамень” печатает иногда какие-то глубокие теоретические тексты. Мне их тоже очень не хватает. Я тоже считаю, что это огромная проблема в целом анархистского движения.
У вас дела обстоят даже чуть-чуть лучше, чем у многих других. Кстати, это опять, может быть, нехорошо, но сошлюсь на свой специальный текст на эту тему. У нас есть Прямухино, родина Бакунина, где мы много лет проводили разные конференции, собирались исследователи и последователи анархизма и так далее. У нас есть сборник 2011-го года, который называется провокационно “Анархисты против анархизма”, где мы занимались самокритикой. Я там как раз делал доклад, и его легко можно найти, например, на таком сайте, как “Акратея”. Он там называется “Теория и практика” или что-то в этом роде. И я там очень жёстко говорю как раз о том, о чём меня спрашиваете вы, объясняя, как всё с этим плохо и почему. Поэтому я, опять же, отсылаю к своему небольшому докладу тринадцатилетней давности.
Но если говорить очень коротко, одна из главных проблем анархистского движения — это его крайняя молодёжная субкультурность.
То есть да, к счастью, сейчас и в постсоветском анархизме, и в Беларуси особенно, и в России появились люди, которые многие годы участвуют в движении. Но всё-таки подавляющая часть — это совсем юные люди, которые приходят через субкультуру и очень быстро уходят. Отсюда возникает куча инфантилизма и мод, и детские болезни. Хорошо, когда есть молодёжь с её задором, энергией и отвагой. Но я всегда рассказываю одну историю, и сейчас её тоже расскажу. Я несколько лет подряд ездил выступать с лекциями в город Пермь. Один год я там встречаюсь с местными анархистами, и они меня спрашивают: “Пётр, ну расскажи, зачем нам нужна вообще какая-то анархистская организация “Автономное действие”?” Я им рассказываю. Приезжаю через год. Меня просят: “Пётр, надо встретиться, чтобы ты рассказал нам, зачем нужна анархистская организация”. Я говорю: “Я год назад рассказывал”. Они говорят: “90% людей изменилось, это уже не те”. За год состав изменился на 90%. Понятно, что если так, то не происходит накопление опыта, какой-то рефлексии, осмысления. Очень субкультурный молодёжный характер — это одна из причин, почему так нездорово. Но это, конечно, далеко не всё. Причин много. Ещё раз, кому интересно, отсылаю к своей статье. В общем, я по-прежнему думаю примерно так же, как и в 2011-м году в “Теории и практике” на “Акратее”.
— Следующий вопрос, такой уже расслабленный летний, список литературы на лето. Что почитать про беларуский анархизм и что вообще почитать?
— На первый вопрос легче ответить, он очень короткий. На второй — сложно. Сразу скажу: есть одна большая книга именно про старый беларуский анархизм начала 20 века — Юрия Глушакова, называется “Революция умерла. Да здравствует революция: Белорусский анархизм, 1902–1927 гг.”.
Юра Глушаков сыграл огромную роль в основании беларуского современного анархизма, был историком, активистом, лидером, рабочим. Знаю, что он какое-то время назад хотел участвовать в очередных выборах президента Беларуси и выдвигался от партии зелёных, но его, к счастью, не зарегистрировали, потому что всех других кандидатов, кроме Лукашенко, сразу, как водится в Беларуси, посадили. Да, его не посадили. Последний раз, когда я его видел, он как раз хотел стать кандидатом в президенты. Я стал издеваться и сказал ему: “Юра, ты знаешь, Муссолини в юности тоже прикоснулся к анархизму. Но когда он стал фашистским фюрером, он вспомнил Малатесте и не расстрелял его, а всего лишь посадил под домашний арест. Станешь президентом — вспомни, что у тебя были друзья-анархисты, и ты их тоже не будешь сразу убивать, а хотя бы просто арестуешь”. Это было жестко. Я не знаю, где он сейчас находится, идейно и вообще, что с ним происходит. Когда-то Юра был выдающимся анархистом.
Был такой журнал “Зелёный край” — журнал зелёных. Но анархисты играли огромную роль в партии зелёных. Целый спецвыпуск был посвящён “Беларуской федерации анархистов” с всесторонним анализом. Так что, если читать про современный беларусский анархизм, можно посоветовать брошюру Павлюка Коновальчика и “Зелёный край”. Опять же, сошлюсь на свою лекцию, часть которой посвящена беларускому анархизму. Она несовершенна, но всё-таки даёт какое-то представление.
А что касается вообще литературы по анархизму… Её много, но я всегда для начинающих советую почитать всякие воспоминания. Например, Эмму Гольдман я очень люблю. Это очень духоподъёмная книга. Она поразительна не только потому, что это самая известная женщина-анархистка в мире и человек, с которой связана целая эпоха, но и потому, что она позволяет быть идейным анархистом и не становиться сектантом. Неслучайно книга называется “Проживая свою жизнь”. Гольдман не хотела быть узким фанатиком. Она постоянно была полна духа свободы, но умела быть в оппозиции самой оппозиции.
Так же я, конечно, люблю мемуары Махно и Кропоткина. Если говорить о какой-то теории или относительной теории, то из современных западных анархистов, которого много переводили и издавали в России, и который, наверное, доступен в Беларуси, это Питер Гелдерлоос. Его знаменитая книжка “Анархия работает” — попытка показать, как возможно анархистское общество. На русском выходили его книжки о консенсусе, о ненасилии и другие. Если говорить о каких-то общих видениях анархизма, то я всегда рекомендую Колина Уорда, британского профессора-анархиста. На русском выходила его маленькая книжка “Анархизм. Очень краткое введение”. Она короткая, но милая. А если человек знает английский язык, то можно почитать Джорджа Вудкока. Замечательная книга. Вудкок — друг Оруэлла, канадский анархист, поэт. К сожалению, эта книга до сих пор не переведена целиком на русский и на белорусский, наверное, тоже. Но если вы знаете английский, то это великолепное введение. Так что спрашивать меня о книгах лучше не надо, потому что это займёт много времени. Есть хороший анекдот: “Кто такой зануда? Зануда — это человек, который на вопрос ‘как дела?’ Начинает рассказывать, как дела”.
— Последний вопрос: что вы пожелаете читателям и беларуским заключенным анархистам?
Конечно свободы. Чего можно ещё пожелать? И что анархист может пожелать анархистам? Свободы во всех смыслах. Внешней, внутренней. Внутренней не бывает без внешней, и одной внутренней зачастую маловато. Поэтому трудно быть свободным в концлагере. Это не самое подходящее место для свободного человека. С другой стороны, как говорил Макс Штирнер: “Дай овце свободу слова, она всё равно будет только блеять”. Так что без внутренней и внешней свободы тоже невозможно.
Я всей душой… я понимаю, что это звучит пафосно и немножко лицемерно говорить, что я всей душой постоянно думаю о товарищах в застенках. Понятно, что своя рубашка ближе к телу, и когда ты не оказался на 20 лет в тюрьме, трудно себе это представить. У меня очень скромный опыт, но я действительно думаю с ужасом о том, что происходит, в том числе с белорусскими товарищами в застенках. Действительно, сроки в 20 лет ужасны, как вы знаете. И у нас в России тоже такого много.
Помимо свободы, сейчас актуально ещё одно пожелание — это мира, само собой. Мира в полном смысле этого слова, неразделимого со свободой. К сожалению, мы как никогда близки к тому, что человечество может погибнуть. Поэтому, к сожалению, эта тема не менее важна. Всё-таки надо вспомнить, что всё живое может погибнуть. Поэтому тоже об этом невозможно не думать. Так что мира и свободы. Я не буду оригинален.
Матэрыялы з рубрыцы “Свабода ў няволі. Салідарнасць без межаў”:
“Мэта апраўдвае свае сродкі”
“Я не мог пропустить эти переломные исторические времена – я ждал их 20 лет своей жизни”
“Суд – это как бы спектакль для одного меня”
“Я знаю — будущее принадлежит нам”
“Власть боится анархистов так же сильно, как Игоря Лосика и Сергея Тихановского”
Падтрымаць зняволеных беларускіх анархістаў можна праз АЧК Беларусь