Гендар
"Мне было важно показать и сделать видимым женский вклад в борьбу за демократию".
Жаночы актывізм
Гендар
"Мне было важно показать и сделать видимым женский вклад в борьбу за демократию".
Жаночы актывізм
«Не сёння, не ўчора, не заўтра» працягвае распавядаць пра актыўных беларусак (ды не толькі) у рубрыцы «Жаночы актывізм». Гэтым разам мы паразмаўлялі з сацыяльнай актывісткай, заснавальніцай праекта «Палітвязанка» Яўгеніяй Доўгай, пра яе праект, жаночыя турмы і магчымасць дапамагчы тым, хто апынуўся ў няволі.
— Прывіт! Распавядзі крыху пра свой актывісцкі шлях: з чаго ўсё пачалося? Чым ты займалася ў Беларусі?
— В Беларуси я занималась социальной журналистикой. Я писала про достаточно тяжелые темы: домашнее насилие, ВИЧ, наркозависимость и её криминализацию, тюрьму, алкоголизм, проблемы бездомных людей. Также я волонтерила в интернате психоневрологическом, приходила на раздачу еды для бездомных.
— Чаму ты выбірала гэтыя тэмы для сваіх артыкулаў?
— Наверное во мне внутри есть что-то вроде дыры, которая тянет на спасательство и все еще не смирилось с тем, что мир несправедлив. Но если серьезно, то в Беларуси очень много ксенофобии, дискриминации и прочего ужаса. Например, если ребенок в Беларуси рождается с ВИЧ+, то велика вероятность, что его диагноз будет не секретом для школы, потому что система образования никак не защищает таких детей. Я уже молчу о том, что ребенок растет и никто с ним не разговаривает о том, что люди с ВИЧ+ могут принимать терапию, и тогда с ними все будет хорошо, они будут жить нормальной и счастливой жизнью.
Домашнее насилие — очень страшное явление, особенно в Беларуси, где оно не наказывается практически никак. Дело заводят только в том случае, когда есть труп. Либо убили того, кто подвергался насилию, либо убили того, кто подвергал. Мне было важно показать, что насилия очень много. Хотя бы для того, чтобы жертвы прочли и поняли, что с ними происходит что-то плохое.
— Прывіт! Распавядзі крыху пра свой актывісцкі шлях: з чаго ўсё пачалося? Чым ты займалася ў Беларусі?
— В Беларуси я занималась социальной журналистикой. Я писала про достаточно тяжелые темы: домашнее насилие, ВИЧ, наркозависимость и её криминализацию, тюрьму, алкоголизм, проблемы бездомных людей. Также я волонтерила в интернате психоневрологическом, приходила на раздачу еды для бездомных.
— Чаму ты выбірала гэтыя тэмы для сваіх артыкулаў?
— Наверное во мне внутри есть что-то вроде дыры, которая тянет на спасательство и все еще не смирилось с тем, что мир несправедлив. Но если серьезно, то в Беларуси очень много ксенофобии, дискриминации и прочего ужаса. Например, если ребенок в Беларуси рождается с ВИЧ+, то велика вероятность, что его диагноз будет не секретом для школы, потому что система образования никак не защищает таких детей. Я уже молчу о том, что ребенок растет и никто с ним не разговаривает о том, что люди с ВИЧ+ могут принимать терапию, и тогда с ними все будет хорошо, они будут жить нормальной и счастливой жизнью.
Домашнее насилие — очень страшное явление, особенно в Беларуси, где оно не наказывается практически никак. Дело заводят только в том случае, когда есть труп. Либо убили того, кто подвергался насилию, либо убили того, кто подвергал. Мне было важно показать, что насилия очень много. Хотя бы для того, чтобы жертвы прочли и поняли, что с ними происходит что-то плохое.
«Не сёння, не ўчора, не заўтра» працягвае распавядаць пра актыўных беларусак (ды не толькі) у рубрыцы «Жаночы актывізм». Гэтым разам мы паразмаўлялі з сацыяльнай актывісткай, заснавальніцай праекта «Палітвязанка» Яўгеніяй Доўгай, пра яе праект, жаночыя турмы і магчымасць дапамагчы тым, хто апынуўся ў няволі.
— Прывіт! Распавядзі крыху пра свой актывісцкі шлях: з чаго ўсё пачалося? Чым ты займалася ў Беларусі?
— В Беларуси я занималась социальной журналистикой. Я писала про достаточно тяжелые темы: домашнее насилие, ВИЧ, наркозависимость и её криминализацию, тюрьму, алкоголизм, проблемы бездомных людей. Также я волонтерила в интернате психоневрологическом, приходила на раздачу еды для бездомных.
— Чаму ты выбірала гэтыя тэмы для сваіх артыкулаў?
— Наверное во мне внутри есть что-то вроде дыры, которая тянет на спасательство и все еще не смирилось с тем, что мир несправедлив. Но если серьезно, то в Беларуси очень много ксенофобии, дискриминации и прочего ужаса. Например, если ребенок в Беларуси рождается с ВИЧ+, то велика вероятность, что его диагноз будет не секретом для школы, потому что система образования никак не защищает таких детей. Я уже молчу о том, что ребенок растет и никто с ним не разговаривает о том, что люди с ВИЧ+ могут принимать терапию, и тогда с ними все будет хорошо, они будут жить нормальной и счастливой жизнью.
Домашнее насилие — очень страшное явление, особенно в Беларуси, где оно не наказывается практически никак. Дело заводят только в том случае, когда есть труп. Либо убили того, кто подвергался насилию, либо убили того, кто подвергал. Мне было важно показать, что насилия очень много. Хотя бы для того, чтобы жертвы прочли и поняли, что с ними происходит что-то плохое.
— Прывіт! Распавядзі крыху пра свой актывісцкі шлях: з чаго ўсё пачалося? Чым ты займалася ў Беларусі?
— В Беларуси я занималась социальной журналистикой. Я писала про достаточно тяжелые темы: домашнее насилие, ВИЧ, наркозависимость и её криминализацию, тюрьму, алкоголизм, проблемы бездомных людей. Также я волонтерила в интернате психоневрологическом, приходила на раздачу еды для бездомных.
— Чаму ты выбірала гэтыя тэмы для сваіх артыкулаў?
— Наверное во мне внутри есть что-то вроде дыры, которая тянет на спасательство и все еще не смирилось с тем, что мир несправедлив. Но если серьезно, то в Беларуси очень много ксенофобии, дискриминации и прочего ужаса. Например, если ребенок в Беларуси рождается с ВИЧ+, то велика вероятность, что его диагноз будет не секретом для школы, потому что система образования никак не защищает таких детей. Я уже молчу о том, что ребенок растет и никто с ним не разговаривает о том, что люди с ВИЧ+ могут принимать терапию, и тогда с ними все будет хорошо, они будут жить нормальной и счастливой жизнью.
Домашнее насилие — очень страшное явление, особенно в Беларуси, где оно не наказывается практически никак. Дело заводят только в том случае, когда есть труп. Либо убили того, кто подвергался насилию, либо убили того, кто подвергал. Мне было важно показать, что насилия очень много. Хотя бы для того, чтобы жертвы прочли и поняли, что с ними происходит что-то плохое.
Яўгенія, фота з асабістага архіву Яўгеніі
— Якое ставіліся да тваіх артыкулах і тэмах якія ты падымала ў Беларусі?
— Очень по-разному. Я помню, как мне звонил “товарищ милиционер” и просил больше не писать про ЛГБТК+. Сказал, что это запрещенная тема. Конечно, было много хейта со стороны пропаганды, в том числе. Я помню, тема по 328 (статья уголовного кодекса за наркозависимость) вообще бомбила пропагандистов. Они выставляли людей, которых за пару грамм травки посадили на долгие годы, какими-то наркобаронами.
— Чаму табе давялося з’ехаць з Беларусі?
— В октябре 2020 года меня задержали. Я пробыла в изоляторе три дня, объявила там голодовку. Потом были странные беседы — допросы с людьми в гражданском, которые не представлялись и прямым текстом угрожали мне.
Я в ноябре покинула Беларусь с мыслями, что уезжаю месяц. Этот месяц растянулся на три года.
— Раскажы пра праект «Палітвязанка», для тых, хто з ім не знаёмы?
— Я позиционирую «Палітвязанку» как медиапроект, в первую очередь. Я рассказываю про политзаключенных женщин, про их быт тюремный, их проблемы. То есть, делаю видимыми беларусок.
— Як з’явіўся праект «Палітвязанка»?
— В Киеве я встретилась с украинской коллегой Лесей Ганжа и рассказала про ситуацию в Беларуси. Леся была впечатлена тогда женскими маршами. Она задала мне важный вопрос: «А почему все еще нет инициативы, которая освещала бы опыт политзаключенной беларуски?». Мы начали придумывать проект и к нам подключился Максим Буткевич — украинский правозащитник, который очень помогал беларусам тогда. Сейчас Максим в плену, а Леся на фронте. Когда началась война в Украине, я подумала, что проект уже неактуален, мол, тюрьма — это тюрьма, а война все же страшнее. Но меня переубедили мои близкие. Художница Анна Татур на тот момент уже рисовала портреты и показывала их в своем колледже искусств во Франции. Преподаватели были в шоке и восторге от беларусок. Так я собрала портреты и стала публиковать в инстаграме.
Кстати, слово «Палітвязынка» — оно придумано. Мы искали феминитив к слову «палітвязень». Я много слышала возмущений про то, мол, зачем делить политзаключенных. Но у меня не было цели делить их, а была и остается цель показать, что такое в Беларуси женская тюрьма. Как легко надавить на беларусок, которые внесли вклад в гражданское общество. Мне было важно показать и сделать видимым женский вклад в борьбу за демократию.
— Очень по-разному. Я помню, как мне звонил “товарищ милиционер” и просил больше не писать про ЛГБТК+. Сказал, что это запрещенная тема. Конечно, было много хейта со стороны пропаганды, в том числе. Я помню, тема по 328 (статья уголовного кодекса за наркозависимость) вообще бомбила пропагандистов. Они выставляли людей, которых за пару грамм травки посадили на долгие годы, какими-то наркобаронами.
— Чаму табе давялося з’ехаць з Беларусі?
— В октябре 2020 года меня задержали. Я пробыла в изоляторе три дня, объявила там голодовку. Потом были странные беседы — допросы с людьми в гражданском, которые не представлялись и прямым текстом угрожали мне.
Я в ноябре покинула Беларусь с мыслями, что уезжаю месяц. Этот месяц растянулся на три года.
— Раскажы пра праект «Палітвязанка», для тых, хто з ім не знаёмы?
— Я позиционирую «Палітвязанку» как медиапроект, в первую очередь. Я рассказываю про политзаключенных женщин, про их быт тюремный, их проблемы. То есть, делаю видимыми беларусок.
— Як з’явіўся праект «Палітвязанка»?
— В Киеве я встретилась с украинской коллегой Лесей Ганжа и рассказала про ситуацию в Беларуси. Леся была впечатлена тогда женскими маршами. Она задала мне важный вопрос: «А почему все еще нет инициативы, которая освещала бы опыт политзаключенной беларуски?». Мы начали придумывать проект и к нам подключился Максим Буткевич — украинский правозащитник, который очень помогал беларусам тогда. Сейчас Максим в плену, а Леся на фронте. Когда началась война в Украине, я подумала, что проект уже неактуален, мол, тюрьма — это тюрьма, а война все же страшнее. Но меня переубедили мои близкие. Художница Анна Татур на тот момент уже рисовала портреты и показывала их в своем колледже искусств во Франции. Преподаватели были в шоке и восторге от беларусок. Так я собрала портреты и стала публиковать в инстаграме.
Кстати, слово «Палітвязынка» — оно придумано. Мы искали феминитив к слову «палітвязень». Я много слышала возмущений про то, мол, зачем делить политзаключенных. Но у меня не было цели делить их, а была и остается цель показать, что такое в Беларуси женская тюрьма. Как легко надавить на беларусок, которые внесли вклад в гражданское общество. Мне было важно показать и сделать видимым женский вклад в борьбу за демократию.
Яўгенія, фота з асабістага архіву Яўгеніі
— Якое ставіліся да тваіх артыкулах і тэмах якія ты падымала ў Беларусі?
— Очень по-разному. Я помню, как мне звонил “товарищ милиционер” и просил больше не писать про ЛГБТК+. Сказал, что это запрещенная тема. Конечно, было много хейта со стороны пропаганды, в том числе. Я помню, тема по 328 (статья уголовного кодекса за наркозависимость) вообще бомбила пропагандистов. Они выставляли людей, которых за пару грамм травки посадили на долгие годы, какими-то наркобаронами.
— Чаму табе давялося з’ехаць з Беларусі?
— В октябре 2020 года меня задержали. Я пробыла в изоляторе три дня, объявила там голодовку. Потом были странные беседы — допросы с людьми в гражданском, которые не представлялись и прямым текстом угрожали мне.
Я в ноябре покинула Беларусь с мыслями, что уезжаю месяц. Этот месяц растянулся на три года.
— Раскажы пра праект «Палітвязанка», для тых, хто з ім не знаёмы?
— Я позиционирую «Палітвязанку» как медиапроект, в первую очередь. Я рассказываю про политзаключенных женщин, про их быт тюремный, их проблемы. То есть, делаю видимыми беларусок.
— Як з’явіўся праект «Палітвязанка»?
— В Киеве я встретилась с украинской коллегой Лесей Ганжа и рассказала про ситуацию в Беларуси. Леся была впечатлена тогда женскими маршами. Она задала мне важный вопрос: «А почему все еще нет инициативы, которая освещала бы опыт политзаключенной беларуски?». Мы начали придумывать проект и к нам подключился Максим Буткевич — украинский правозащитник, который очень помогал беларусам тогда. Сейчас Максим в плену, а Леся на фронте. Когда началась война в Украине, я подумала, что проект уже неактуален, мол, тюрьма — это тюрьма, а война все же страшнее. Но меня переубедили мои близкие. Художница Анна Татур на тот момент уже рисовала портреты и показывала их в своем колледже искусств во Франции. Преподаватели были в шоке и восторге от беларусок. Так я собрала портреты и стала публиковать в инстаграме.
Кстати, слово «Палітвязынка» — оно придумано. Мы искали феминитив к слову «палітвязень». Я много слышала возмущений про то, мол, зачем делить политзаключенных. Но у меня не было цели делить их, а была и остается цель показать, что такое в Беларуси женская тюрьма. Как легко надавить на беларусок, которые внесли вклад в гражданское общество. Мне было важно показать и сделать видимым женский вклад в борьбу за демократию.
— Очень по-разному. Я помню, как мне звонил “товарищ милиционер” и просил больше не писать про ЛГБТК+. Сказал, что это запрещенная тема. Конечно, было много хейта со стороны пропаганды, в том числе. Я помню, тема по 328 (статья уголовного кодекса за наркозависимость) вообще бомбила пропагандистов. Они выставляли людей, которых за пару грамм травки посадили на долгие годы, какими-то наркобаронами.
— Чаму табе давялося з’ехаць з Беларусі?
— В октябре 2020 года меня задержали. Я пробыла в изоляторе три дня, объявила там голодовку. Потом были странные беседы — допросы с людьми в гражданском, которые не представлялись и прямым текстом угрожали мне.
Я в ноябре покинула Беларусь с мыслями, что уезжаю месяц. Этот месяц растянулся на три года.
— Раскажы пра праект «Палітвязанка», для тых, хто з ім не знаёмы?
— Я позиционирую «Палітвязанку» как медиапроект, в первую очередь. Я рассказываю про политзаключенных женщин, про их быт тюремный, их проблемы. То есть, делаю видимыми беларусок.
— Як з’явіўся праект «Палітвязанка»?
— В Киеве я встретилась с украинской коллегой Лесей Ганжа и рассказала про ситуацию в Беларуси. Леся была впечатлена тогда женскими маршами. Она задала мне важный вопрос: «А почему все еще нет инициативы, которая освещала бы опыт политзаключенной беларуски?». Мы начали придумывать проект и к нам подключился Максим Буткевич — украинский правозащитник, который очень помогал беларусам тогда. Сейчас Максим в плену, а Леся на фронте. Когда началась война в Украине, я подумала, что проект уже неактуален, мол, тюрьма — это тюрьма, а война все же страшнее. Но меня переубедили мои близкие. Художница Анна Татур на тот момент уже рисовала портреты и показывала их в своем колледже искусств во Франции. Преподаватели были в шоке и восторге от беларусок. Так я собрала портреты и стала публиковать в инстаграме.
Кстати, слово «Палітвязынка» — оно придумано. Мы искали феминитив к слову «палітвязень». Я много слышала возмущений про то, мол, зачем делить политзаключенных. Но у меня не было цели делить их, а была и остается цель показать, что такое в Беларуси женская тюрьма. Как легко надавить на беларусок, которые внесли вклад в гражданское общество. Мне было важно показать и сделать видимым женский вклад в борьбу за демократию.
Фота з асабістага архіву Яўгеніі
Фота з асабістага архіву Яўгеніі
Политические заключенные говорят, что беларусская тюрьма — это одно из худших мест на планете. Например, политзаключенных беларусок во время личного обыска заставляют приподнять прокладку, наклеенную на трусы. Многие среди политзаключенных — мамы маленьких детей. Сейчас время такое, что дети не знают почерк родителей. Поэтому не понимают, кто им написал письма и не верят тому. Думают, что мама умерла, а его обманывают и пишут фальшивые письма.
— Колькі цяпер у Беларусі палітвязанак і чым у асноўным адрозніваецца жаночая турма ад мужчынскай?
— На данный момент 198 женщин в тюрьмах. С 2020 года по политически мотивированным уголовным делам прошло 600 беларусок.
Женская тюрьма отличается тем, что к сожалению мужчины уходят из семей, где женщина сидит. Если в мужской тюрьме комнаты для свидания заняты, то в женской всегда есть свободные.
В Беларуси заключенная женщина обязана работать на швейной фабрике, на которой шьют форму силовикам. От работы не откажешься — это принудительный труд. Если смена на фабрике закончилась, то женщина идет убирать территорию колонии. И так каждый день, изнуряющей и абсолютно бессмысленной работы.
— Наколькі я ведаю, ты ўвесь час пашыраеш свой праект: напрыклад нядаўна з’явіліся серыя фотаздымкаў пра тое, чым карыстаюцца жанчыны ў калоніі. Распавядзі пра яго?
— Я ввела рубрику «Выживание», чтобы показать, как многие привычные на свободе вещи помогают выжить в следственном изоляторе или колонии. Я была удивлена, на рубрику был большой отклик. Сохранить себя в тюрьме сложно, но помогает в этом хорошо обустроенный быт. Ведь в наших тюрьмах быт очень плохой. Конечно, это направлено на разрушение личности человека. Вот женщины и крутятся как могут, хотят хоть в чем-то свою контролировать свою жизнь.
— Колькі цяпер у Беларусі палітвязанак і чым у асноўным адрозніваецца жаночая турма ад мужчынскай?
— На данный момент 198 женщин в тюрьмах. С 2020 года по политически мотивированным уголовным делам прошло 600 беларусок.
Женская тюрьма отличается тем, что к сожалению мужчины уходят из семей, где женщина сидит. Если в мужской тюрьме комнаты для свидания заняты, то в женской всегда есть свободные.
В Беларуси заключенная женщина обязана работать на швейной фабрике, на которой шьют форму силовикам. От работы не откажешься — это принудительный труд. Если смена на фабрике закончилась, то женщина идет убирать территорию колонии. И так каждый день, изнуряющей и абсолютно бессмысленной работы.
— Наколькі я ведаю, ты ўвесь час пашыраеш свой праект: напрыклад нядаўна з’явіліся серыя фотаздымкаў пра тое, чым карыстаюцца жанчыны ў калоніі. Распавядзі пра яго?
— Я ввела рубрику «Выживание», чтобы показать, как многие привычные на свободе вещи помогают выжить в следственном изоляторе или колонии. Я была удивлена, на рубрику был большой отклик. Сохранить себя в тюрьме сложно, но помогает в этом хорошо обустроенный быт. Ведь в наших тюрьмах быт очень плохой. Конечно, это направлено на разрушение личности человека. Вот женщины и крутятся как могут, хотят хоть в чем-то свою контролировать свою жизнь.
Политические заключенные говорят, что беларусская тюрьма — это одно из худших мест на планете. Например, политзаключенных беларусок во время личного обыска заставляют приподнять прокладку, наклеенную на трусы. Многие среди политзаключенных — мамы маленьких детей. Сейчас время такое, что дети не знают почерк родителей. Поэтому не понимают, кто им написал письма и не верят тому. Думают, что мама умерла, а его обманывают и пишут фальшивые письма.
— Колькі цяпер у Беларусі палітвязанак і чым у асноўным адрозніваецца жаночая турма ад мужчынскай?
— На данный момент 198 женщин в тюрьмах. С 2020 года по политически мотивированным уголовным делам прошло 600 беларусок.
Женская тюрьма отличается тем, что к сожалению мужчины уходят из семей, где женщина сидит. Если в мужской тюрьме комнаты для свидания заняты, то в женской всегда есть свободные.
В Беларуси заключенная женщина обязана работать на швейной фабрике, на которой шьют форму силовикам. От работы не откажешься — это принудительный труд. Если смена на фабрике закончилась, то женщина идет убирать территорию колонии. И так каждый день, изнуряющей и абсолютно бессмысленной работы.
— Наколькі я ведаю, ты ўвесь час пашыраеш свой праект: напрыклад нядаўна з’явіліся серыя фотаздымкаў пра тое, чым карыстаюцца жанчыны ў калоніі. Распавядзі пра яго?
— Я ввела рубрику «Выживание», чтобы показать, как многие привычные на свободе вещи помогают выжить в следственном изоляторе или колонии. Я была удивлена, что на рубрику был большой отклик. Сохранить себя в тюрьме сложно, но помогает в этом хорошо обустроенный быт. Ведь в наших тюрьмах быт очень плохой. Конечно, это направлено на разрушение личности человека. Вот женщины и крутятся как могут, хотят хоть в чем-то свою контролировать свою жизнь.
— Колькі цяпер у Беларусі палітвязанак і чым у асноўным адрозніваецца жаночая турма ад мужчынскай?
— На данный момент 198 женщин в тюрьмах. С 2020 года по политически мотивированным уголовным делам прошло 600 беларусок.
Женская тюрьма отличается тем, что к сожалению мужчины уходят из семей, где женщина сидит. Если в мужской тюрьме комнаты для свидания заняты, то в женской всегда есть свободные.
В Беларуси заключенная женщина обязана работать на швейной фабрике, на которой шьют форму силовикам. От работы не откажешься — это принудительный труд. Если смена на фабрике закончилась, то женщина идет убирать территорию колонии. И так каждый день, изнуряющей и абсолютно бессмысленной работы.
— Наколькі я ведаю, ты ўвесь час пашыраеш свой праект: напрыклад нядаўна з’явіліся серыя фотаздымкаў пра тое, чым карыстаюцца жанчыны ў калоніі. Распавядзі пра яго?
— Я ввела рубрику «Выживание», чтобы показать, как многие привычные на свободе вещи помогают выжить в следственном изоляторе или колонии. Я была удивлена, что на рубрику был большой отклик. Сохранить себя в тюрьме сложно, но помогает в этом хорошо обустроенный быт. Ведь в наших тюрьмах быт очень плохой. Конечно, это направлено на разрушение личности человека. Вот женщины и крутятся как могут, хотят хоть в чем-то свою контролировать свою жизнь.
Яўгенія, фота з асабістага архіву Яўгеніі
— Што ў першую чаргу неабходна жанчынам у турме?
Справедливость, конечно же. Но я спущусь с небес на землю и скажу, что поддержка. Поддержка не только самим политзаключённых, но и их близких. Особенно детей и пожилых родителей, да даже животных...Поддержать можно посылками, письмами, деньгами на счет.
— Якія яшчэ ідэі ты хацела бы рэалізаваць, датычна праекта?
Мне бы очень хотелось запустить тикток с объяснениями, что такое женская тюрьма в Беларуси.
— Я так разумею, што ты пачынала праект на валанцёрскіх умовах. Наколькі цяжка весці праект сваімі сіламі?
Очень тяжело. Я даже не предполагала, как сильно тюремная тема выжигает все изнутри. Ты будто сама помещаешься в тюрьму. Я уверена, что ничего ни поможет ни выгореть во всем этом. Я много раз хотела закрыть проект, но это будет предательством по отношению к тем, кто сидит. Я для себя решила все-таки выбрать для себя щадящий режим. Не убиваться, а очень экологично подходить к вопросу. Не браться за все подряд также. Например, я не пишу про пытки никогда. Потому что это не моя сфера деятельности и я не компетентна в этом. Но и для меня писать про пытки уже тяжело. А еще, я стараюсь публиковать материалы не позднее 20.00, потому что если опубликую позже, то уже мне снится тюрьма и нет никаких сил.
— Праект не плануе дапамагаць жанчынам пасля зняволення?
В единичных случаях мы можем помочь. Но основная помощь у нас направлена именно на тех, кто отбывает наказание.
— Чым можна дапамагчы праекту?
Можно сделать репост, подписаться или задонатить. Каждый вклад очень важен.
Справедливость, конечно же. Но я спущусь с небес на землю и скажу, что поддержка. Поддержка не только самим политзаключённых, но и их близких. Особенно детей и пожилых родителей, да даже животных...Поддержать можно посылками, письмами, деньгами на счет.
— Якія яшчэ ідэі ты хацела бы рэалізаваць, датычна праекта?
Мне бы очень хотелось запустить тикток с объяснениями, что такое женская тюрьма в Беларуси.
— Я так разумею, што ты пачынала праект на валанцёрскіх умовах. Наколькі цяжка весці праект сваімі сіламі?
Очень тяжело. Я даже не предполагала, как сильно тюремная тема выжигает все изнутри. Ты будто сама помещаешься в тюрьму. Я уверена, что ничего ни поможет ни выгореть во всем этом. Я много раз хотела закрыть проект, но это будет предательством по отношению к тем, кто сидит. Я для себя решила все-таки выбрать для себя щадящий режим. Не убиваться, а очень экологично подходить к вопросу. Не браться за все подряд также. Например, я не пишу про пытки никогда. Потому что это не моя сфера деятельности и я не компетентна в этом. Но и для меня писать про пытки уже тяжело. А еще, я стараюсь публиковать материалы не позднее 20.00, потому что если опубликую позже, то уже мне снится тюрьма и нет никаких сил.
— Праект не плануе дапамагаць жанчынам пасля зняволення?
В единичных случаях мы можем помочь. Но основная помощь у нас направлена именно на тех, кто отбывает наказание.
— Чым можна дапамагчы праекту?
Можно сделать репост, подписаться или задонатить. Каждый вклад очень важен.
Яўгенія, фота з асабістага архіву Яўгеніі
— Што ў першую чаргу неабходна жанчынам у турме?
Справедливость, конечно же. Но я спущусь с небес на землю и скажу, что поддержка. Поддержка не только самим политзаключённых, но и их близких. Особенно детей и пожилых родителей, да даже животных...Поддержать можно посылками, письмами, деньгами на счет.
— Якія яшчэ ідэі ты хацела бы рэалізаваць, датычна праекта?
Мне бы очень хотелось запустить тикток с объяснениями, что такое женская тюрьма в Беларуси.
— Я так разумею, што ты пачынала праект на валанцёрскіх умовах. Наколькі цяжка весці праект сваімі сіламі?
Очень тяжело. Я даже не предполагала, как сильно тюремная тема выжигает все изнутри. Ты будто сама помещаешься в тюрьму. Я уверена, что ничего ни поможет ни выгореть во всем этом. Я много раз хотела закрыть проект, но это будет предательством по отношению к тем, кто сидит. Я для себя решила все-таки выбрать для себя щадящий режим. Не убиваться, а очень экологично подходить к вопросу. Не браться за все подряд также. Например, я не пишу про пытки никогда. Потому что это не моя сфера деятельности и я не компетентна в этом. Но и для меня писать про пытки уже тяжело. А еще, я стараюсь публиковать материалы не позднее 20.00, потому что если опубликую позже, то уже мне снится тюрьма и нет никаких сил.
— Праект не плануе дапамагаць жанчынам пасля зняволення?
В единичных случаях мы можем помочь. Но основная помощь у нас направлена именно на тех, кто отбывает наказание.
— Чым можна дапамагчы праекту?
Можно сделать репост, подписаться или задонатить. Каждый вклад очень важен.
Справедливость, конечно же. Но я спущусь с небес на землю и скажу, что поддержка. Поддержка не только самим политзаключённых, но и их близких. Особенно детей и пожилых родителей, да даже животных...Поддержать можно посылками, письмами, деньгами на счет.
— Якія яшчэ ідэі ты хацела бы рэалізаваць, датычна праекта?
Мне бы очень хотелось запустить тикток с объяснениями, что такое женская тюрьма в Беларуси.
— Я так разумею, што ты пачынала праект на валанцёрскіх умовах. Наколькі цяжка весці праект сваімі сіламі?
Очень тяжело. Я даже не предполагала, как сильно тюремная тема выжигает все изнутри. Ты будто сама помещаешься в тюрьму. Я уверена, что ничего ни поможет ни выгореть во всем этом. Я много раз хотела закрыть проект, но это будет предательством по отношению к тем, кто сидит. Я для себя решила все-таки выбрать для себя щадящий режим. Не убиваться, а очень экологично подходить к вопросу. Не браться за все подряд также. Например, я не пишу про пытки никогда. Потому что это не моя сфера деятельности и я не компетентна в этом. Но и для меня писать про пытки уже тяжело. А еще, я стараюсь публиковать материалы не позднее 20.00, потому что если опубликую позже, то уже мне снится тюрьма и нет никаких сил.
— Праект не плануе дапамагаць жанчынам пасля зняволення?
В единичных случаях мы можем помочь. Но основная помощь у нас направлена именно на тех, кто отбывает наказание.
— Чым можна дапамагчы праекту?
Можно сделать репост, подписаться или задонатить. Каждый вклад очень важен.
