Эміграція
Працяг вялікага інтэрв’ю з трансгуманістам і рамантык-панк паэтам Аляксандрам Дэльфінавым. Метады падрыву гіганцкай кішкі аўтарытарызму, глабальны апакаліпсіс, інклюзіўная міграцыя, руская і не вельмі літаратура – у другой частцы інтэрв’ю “Не сёння, не ўчора, не заўтра”.
– Как думаешь, литература может повлиять на политическую ситуацию? Или, как говорил один беларусский поэт, “только сила армии имеет значение”?
– А тут надо разделить сферы деятельности. Конечно, никакая поэзия не сравнится с армией ни в хорошем, ни в плохом смысле. Боевые задачи решаются боевыми средствами – причём тут поэтические концерты? Мы Кремль своей поэзией не захватим, туда войдут не поэты, а “еврейская пехота” (как в одном моём стихотворении).
Но есть не только театр военных действий – существует еще и семантическое поле, борьба за смыслы. Искусство обладает волшебной силой нелинейного воздействия. И некоторые люди, несмотря на свои слабости, возможную недалёкость и даже недосып, на практике всё понимают правильно.
Одна (но не единственная и не самая главная) из задач поэзии – духовно поддерживать, быть проблеском надежды в беспросветной тоске.
Я это знаю. Помню, после начала вторжения стал активно писать антивоенные контрроссийские стихи (это было и раньше, но не настолько плакатно и прямо, как с 2022-го) – тогда я неожиданно получил много откликов от украинцев. Причём больше, чем от россиян. Мне говорили: “Там моя мама в николаевском бомбоубежище твои стихи читала подругам”. Это как бы… я был в Николаеве в советское время. Написал про Николаев стихотворение. Но чтобы мне писали из Николаева – такого я не ожидал.
Такие вещи, конечно, не оставляют равнодушным, и ты переоцениваешь свои действия, думаешь: “Ага. Вот так, оказывается, это работает – а я и не знал, что такое делаю!”
При этом поэзию и литературу не нужно переоценивать: сегодня это не такое значимое медиа, как 100 лет назад. Сегодня масштабные фигуры в культурном пространстве не поэты, а рэперы и певцы, занимающиеся более массовым видом искусства.
И всё-таки приходящие на мой концерт люди (пусть это будет 300, пусть 100, пусть 50 человек) – они же вот здесь. Приходят, слушают, читают из других стран – и это работает. Причём всегда неожиданно. Из какого-нибудь города, где я никогда не был, вдруг прилетает: “Пятнадцать лет назад мне дали твою книгу…”
Это работает по Хармсу: “Жизнь побеждает смерть неизвестным науке способом”. И хотя в реальности смерть побеждает жизнь известным науке способом, я бы сказал, поэзия способна побеждать депрессию и разочарование. Наверное, с этими явлениями может разделаться наука – и ей действительно известны способы (особенно это касается депрессии, насчёт разочарования не уверен). Но и у поэзии есть метод.
– Сколько продлится это в России?
– Сперва стоит назвать то, с чем мы имеем дело. Это – нарушение всех законов и прав человека, агрессивная война (которая возможно будет разрастаться), разрушение экологии. Это – многоуровневый процесс. Он действует как внутри территории, именуемой Российская Федерация, так и за пределами её границ. Можно с большой долей вероятности предположить, что террористическую атаку ХАМАС на Израиль седьмого октября скоординировали в том числе российские спецслужбы.
Режим, как бы мы его не клеймили, не анализировали, не изучали его гнилую суть, обладает устойчивостью и демонстрирует высокие организационные способности. Он способен на создание милитаристских нарративов, поражающих человеческий мозг. У него есть военная индустрия, он может эффективно подавлять гражданское сопротивление насилием, преодолевать экономические проблемы. Под вопросом один из важнейших трендов либеральной мысли: концепция “с кем мы торгуем, с тем мы не воюем” больше не работает.
Вот эта идеологизированная машина насилия способна сохранять власть, устойчивость, использовать рыночные механизмы для подпитки своей деструктивной деятельности даже в условиях экономических санкций и невыгодной конъюнктуры. И это ещё предстоит осмыслить: мы столкнулись с новой реальностью, представляющей угрозу свободному миру и мироустройству вообще. Как долго это будет продолжаться? Не одна же Россия пускает копоть с кремлёвских звёзд – это ось, к которой присоединился Иран со своими пердящими “шахедами”. Они будут разрушать дома до тех пор, пока кто-нибудь не сделает так, чтобы они просто не летали.
Пока мы, сидя в Европе, рассуждаем о деконструкции Московии, в Татарстане Московия конструирует завод этих пердящих “шахедов”. И у нас пока, кажется, нет иных действенных методов реализовать наши идеи и остановить строительство завода в Татарстане, кроме дронов ВСУ. Так что путинский приказ атаковать Украину – это часть более глобальной попытки переустроить миропорядок в интересах авторитарных режимов: теократической авторитарной иранской, посткоммунистической китайской формации… Заметьте, подобные структуры тяготеют друг к другу.
Хотя я и не могу предсказать их падение, есть один важный парадокс: все авторитарные режимы сильны ровно до того момента, пока они не падают. И эрозия может быть стремительной.
С одной стороны, вот эта, значит, страшная милитаристская гигантская кишка, протянувшаяся вдоль северных пределов Евразии, может ещё долго исторгать яд и коптить на весь мир. С другой – вдруг порваться и прекратить существование. Но для этого и нам надо что-то делать. Что? Продолжать это анализировать, искать новых союзников и способы подрыва этой кишки, переосмысливать свою деятельность, признавать ошибки, переделывать, улучшать себя – и, в конце концов, случится эффект синергии. Думаю, в борьбе с этой угрозой могут иметь место неожиданные союзы разных лагерей и ещё вчера казавшиеся немыслимыми конгломерации.
Думаю, свободный мир вполне способен на ответ. Путин ещё никого не победил – но он и не проиграл. Короче, надо просто уяснить, что п****ц становится глобальным. Путинизм угрожает каждому в любом месте мира: за его идеей стоит глобальная попытка переустроить мир, требующая глобального же ответа. Таким образом, считаю, правильным будет действовать локально, а мыслить – глобально.
– Как пишется в миграции? И вообще – привязана ли твоя поэзия к месту, к привычным пейзажам и мотивам?
– Я живу в Германии всё-таки почти четверть века, и что такое привычный пейзаж, мне не очень понятно. Для меня это берлинская улица. Как один из актуальных русофонных авторов я сформировался уже здесь. “Открытая поэтическая лаборатория” тоже началась в Германии. Я понял, что не российский и даже не русский поэт, ещё задолго до всех событий. Да, хоть и пишу по-русски, но культурно я как бы не русский. Я – европейский, берлинский поэт, пишущий на русском языке. Так что для меня вопрос “как пишется в миграции” – это что-то из XX века, когда эмигрант оказывался в совершенно чужой культурной среде.
Сегодня благодаря интернету можно находить аудиторию в любом месте мира. Диаспоры как замкнутого пузыря не существует. Да, беглецы из Российской империи в Германии жили в пузыре в 20-е годы прошлого века: издавали русскоязычные газеты, устраивали спектакли в русскоязычном театре – а для немцев (и европейцев вообще) этого не существовало, эмигранты были тогда для них какими-то не заслуживающими внимания нищебродами. Сейчас же есть взаимный интерес, действует куча творческих групп из представителей самых разных стран в Европе. Так, в Берлине существует большая институциональная поддержка и поэтов, и вообще литераторов – например, конкурсная стипендия для берлинских авторов и авторок, пишущих на иностранном языке. Вообще Германия в смысле поддержки некоммерческой литературы очень крута.
Короче говоря, сегодня мир гораздо больше открыт для интеграции. И да, интеграция русскоязычного поэта Дельфинова в немецкую культуру не то чтобы состоялась: есть свои проблемы. Но никто и не говорит, что всё должен быть бесконфликтно и исключительно на фоне какающих радугой единорогов.
Я никогда не чувствовал себя оторванным от родины. Или вот это “когда же я вновь увижу родные берёзы” – какие, б***ь, берёзы? Берёзы – вот они, растут тут недалеко. Я, конечно, не исключаю, что “привычные пейзажи” могу быть для кого-то актуальны – но этот человек живёт в парадигме 20 века, не иначе.
– Расскажи про берлинские слэмовые площадки. Как изменилась сцена?
– За последние лет 10-15 местная слэм-сцена очень выросла и имеет тенденцию к транзиту в сторону стендапа. То есть, сегодня это как бы всё равно поэтри-слэм, но выступления некоторых артистов не отличить от стендапа – кстати, многие из тех, кто сделал имя на поэтри-слэме, стали известными немецкими стендаперами или кабаретистами. Вообще поговаривают, что поэтри-слэм превратился в фабрику производства кадров для стендапа.
На мой взгляд, поэтическая слэм-сцена в Германии несколько деградировала. Например, накануне пандемии в немецкой слэм-среде имела место пара громких скандалов, связанных с me too: поэтки-участницы слэмов обвинили кого-то из организаторов в сексуализированном насилии. Думаю, это показатель кризиса: изначально поэтри-слэм был вроде как внеиерархичной средой, пространством равных. Но возникла новая иерархичность с серьёзными искажениями и проблемами. Так что сегодня я не имею особого отношения к немецкой поэтри-слэм сцене (хотя и не отказываюсь от такого бэкграунда). С другой стороны, различные направления перформанс-поэзии и разные поэтри-слэмы прекрасно живут в самых разных странах Европы, да и в Германии поэтические чтения и концерты собирают немалую публику.
– А как обстоят дела с российской литературной сценой?
– Из-за полномасштабного вторжения РФ в Украину русскоязычное литературное пространство оказалось в кризисе. Да, кризис случился ещё раньше – но в связи с последними событиями он приобрёл масштабы катастрофы. Все формы русскоязычной литературной деятельности разделились на “до” и “после” 24 февраля 2022 года. С одной стороны, культурные деятели оказались перед необходимостью сформулировать своё отношение к войне – так случился раскол и появилась Z-литература.
С другой – возникла необходимость пересмотра функционирования русского языка и литературы в отношении культур и языков нерусских народов России. У нас есть общий стихотворный проект с поэткой Динарой Расулевой из Татарстана. Он, правда, сейчас не очень активен – Динара больше работает над своими феминистскими и деколониальными литпроектами.
Вообще поэзия “малых народов России” – очень интересный вопрос. Здесь мнения тех, кто пишет по-русски, разделились: кто-то говорит, что это важная проблема, а кто-то демонстрирует имперский комплекс и говорит, что это всё – “русская литература”. Как вообще соотносить себя с Россией? Ты пишешь по-русски – и это автоматически означает для украинцев язык агрессора, несмотря на то, что в самой Украине по-прежнему есть русскоязычные писатели и поэты.
Так что здесь нет чёрного и белого, есть множество аспектов. Нужно всё это переосмысливать, проводить работу над своими же ошибками. Противостояние рашизму, авторитарной идеологии должно быть настолько же активным, насколько может быть активна поддержка Украины.
Вершы:
Смирнов возвращается в Николаев
Смирнов возвращается в Николаев,
В то лето,
С трудом влезая в своё детское тело,
Как бабочка обратно в гусеницу,
Садится на кухне у окна в том доме,
Где на столе алеет кровавым сердцем
Рассечённый пополам помидор.
Смирнов возвращается в Николаев:
Остановка троллейбуса, газетный киоск,
Припаркованная возле «копейка»,
Тополь там рос под окном или не тополь?
Мама куда-то ушла с тётей Леной,
Тётя Лена — её ученица,
Можно брать из холодильника квас.
(Или это был не квас?
Что-то холодное было там,
Что-то настолько ледяное,
Что и поныне ломит зубы.)
Он сидит на тихой кухне
И глядит в окно, дыша,
Тень сейчас на землю рухнет
Со второго этажа,
Поспешит и словно прыгнет,
И взлетит над мостовой,
И расправив крылья, крикнет,
Дёрнув птичьей головой,
Лишь куриный бог пылает
В небе дыркой страшных снов,
И оттуда в Николаев
Возвращается Смирнов.
Смирнов возвращается в Николаев,
Чтобы увидеть, как в конце дня
Открывается задняя дверь киоска,
И выходит очень, очень, очень маленький человечек,
Мужчина ростом с пятилетнего ребёнка
В большой-большой, просто огромной кепке,
Пятится, спускаясь со ступеньки, нащупывая ногой асфальт,
А перед этим запирает дверь —
Замочная скважина специально сделана пониже, —
А потом подходит к своей «копейке»,
Открывает дверь, карабкается на водительское кресло, —
Оно специально сделано под него повыше, —
И заводит машину, и уезжает,
А кепка впечатывается в память, как башмак в цемент.
(А может, не тополь, а бук?
Мог расти в Николаеве бук?
Не ЗРК «Бук», а просто бук?
Хотя вряд ли, бук там расти не мог.)
Сердце бьётся на белой тарелке,
Кровь в кувшине стоит на столе,
Из окна вылетают осколки,
Кто-то лёг и лежит на земле,
Пламя лезет по стенам, дрожа и
Пожирает легко этажи,
В чёрной саже усталый пожарный
Успевает спасти чью-то жизнь,
Артиллерия глухо рокочет,
В небе дрон словно ворон парит,
Только смерть попрощаться не хочет,
По-московски она говорит.
(Или это всё же был тополь?
Не РТ-2ПМ «Тополь», а просто тополь?)
Смирнов возвращается в Николаев,
Но там пусто:
Обрушился дом, пыль клубится,
Троллейбусная остановка разбита,
Догорает газетный киоск,
Уткнулась лицом в асфальт тётя Лена,
Только «копейки» нигде не видно,
Всё-таки остаётся надежда,
Остаётся совсем чуть-чуть, капелька надежды,
Что маленький человечек в большой кепке
Всё же успел
Спастись.
Смирнов возвращается в Николаев.
Смирнов возвращается в Николаев.
Смирнов возвращается в Николаев.
Смирнов возвращается в Николаев.
Возможно, это был каштан.
18 августа 2022
Лисица обернулась
Лисица обернулась и сказала:
«Да, в жизни всё бывает
Не так,
Как ты рассчитывала».
Лисица обернулась и сказала:
«Да, многим из нас
Приходилось переживать
Острое расстройство ЛИСности».
Лисица обернулась и сказала:
«Сашка!
Порвана рубашка!
Шучу, шучу».
Лисица обернулась и сказала:
«Есть у нас один лисий чат в фейсбуке
Для организационных дел,
Так вот, представляешь,
Из-за него даже молодёжи
Приходится заводить фейсбук!»
Лисица обернулась и сказала:
«Нет, а ты что, думаешь,
Нам легко?
Нам тут совсем не так легко,
Как ты, может быть, думаешь!»
Лисица обернулась и сказала:
«Лисьи чары, лисьи чары,
Лось заходит к лисам в лес,
Лисьи чары, лисьи чары,
Эта жизнь полна чудес!»
Лисица обернулась и сказала:
«Сашка!
На лбу какашка!
Шучу, шучу».
Лисица обернулась и сказала:
«Да, я согЛИСна,
В мире сейчас очень напряжённое положение,
Очень!»
Лисица обернулась и сказала:
«Да понимаю я всё, что ты говоришь,
И по-немецки, и по-русски,
Мне это просто не интересно!»
Лисица обернулась и сказала:
«Жизнь — это вышла и пошла через поле,
А смерть — это лес,
И он вначале так далеко,
Что не видно,
А потом наступает такой момент,
Что ты стоишь в поле и вдруг
Различаешь вдали полоску леса,
Идти ещё очень далеко,
Но теперь виден лес».
Лисица обернулась и сказала
1 июня 2021
Другой берег
Мы переплыли реку с дядей Геной
На лодке вёсельной, что взяли напрокат,
И я ступил на противоположный берег,
Что много лет был виден из окна,
И недоступный, и желанный, и неведомый,
Как некая волшебная страна,
Но как-то в воскресенье дядя Гена
Сказал: «Давай-ка сплаваем туда!»
И мы поплыли через реку с дядей Геной,
Который грёб, а мне дал погрести,
И след наш сзади оставался белой пеной,
Как иероглифы поверх живой воды.
И я ступил на берег, но сначала
Я всё же в воду прыгнул, ноги промочив,
Раздвинул камыши, и вот она, мечта моя,
Terra incognita, загадочная жизнь,
Страна теней, где затихают мысли,
Одна земля, один камыш, одна вода.
«Да, – дядя Гена докурил. – Ну, что, сюда приплыли,
Пора назад!»
И снова мы гребём, но что-то изменилось,
Течение темнеет, как свинец,
Обратная дорога удлинилась –
Я не могу узнать знакомых мест,
Где дядя Гена мой весёлый и пузатый?
Сел у руля седой беззубый дед,
Исчез наш дом, цвет неба – буро-алый,
Куда нам лодку сдать? Проката больше нет!
Чужой причал, и я шагнул со страхом,
«Не бойся, не спеши!» – старик прошамкал мне,
И вот с тех пор иду неверным шагом
Навстречу жуткой, незнакомой стороне.
12 октября 2020